Пожалуй, она была даже более "нормальной", чем Чарли. Чарли никогда не нуждалась в муже, вообще не захотела бы связывать себя. Забавно, что Бодэ была гораздо ближе Чарли. Бодэ была талантлива, и она пробивала себе дорогу силой воли и своего ума, без всякой магической силы. Она полностью управляла своей жизнью и действительно не нуждалась ни в ком, даже в этом обществе, где господствовали мужчины. Бодэ и Чарли были родственные души. У обеих одинаково отсутствовало уважение к мужчинам, для них они не были ничем, кроме как сексуальными партнерами. Конечно, Бодэ не раз выходила замуж - для нее это было вроде хобби, - но она выбрасывала мужей, как только страсть остывала.
Но Бодэ и Чарли выбирали судьбу сами, а за нее решило зелье, и это помогло ей примириться с собой по-настоящему. Она больше не имела никаких видений Принцессы Бурь, чувствовала дождь и непогоду не больше, чем обыкновенные люди. Чем бы ни была сила, которой она обладала, она ушла вместе с ее старой жизнью, и это тоже дало ей чувство освобождения.
Присев к столу, она взяла истертую колоду карт. Карты здесь были не такие, как дома. Их было по пятнадцать в пяти мастях, но, убирая лишние, она могла составить колоду в пятьдесят две карты четырех мастей. Она перетасовала карты и разложила их на столе в хорошо знакомый рисунок "Клондайка", любимого пасьянса ее отца. Она знала множество пасьянсов еще с того времени, когда жила с Бодэ. Последнее время она почему-то относилась к ним слишком серьезно. Дело в том, что у нее появились странные перепады настроения, и, хотя ее уверяли, что в ее положении так и должно быть, она не могла с этим примириться. Она то плакала, то впадала в уныние, то поднимала крик по пустякам, а то вдруг на нее нападали страх и неуверенность, она забивалась в угол или, не в силах это выдержать, бросалась к Пати.
А иногда, точно так же внезапно, у нее появлялась потребность остаться совершенно одной, вот как сейчас.
Иногда она просто не могла остановиться и все болтала, болтала, и самые мельчайшие мелочи казались ей чрезвычайно забавными, и она смеялась ненормально долго и была не в состоянии остановиться. Все крайности следовали одна за другой, словно кто-то щелкал выключателем.
Это беспокоило ее, но она не хотела навязываться остальным. Квису и Пати уже родили своих малышей. Пати была еще очень слаба. Со дня на день должна была родить Мида. Их мужья ухаживали за ними, поэтому оставались в лагере, а ее работали лишнюю смену, чтобы заменить товарищей, и она очень тосковала.
Никто не знал, когда она должна родить. Она потеряла ощущение времени. Ей казалось, что прошли годы. На веранде установили колокол, чтобы она могла позвать на помощь, если вдруг начнутся роды. Она навещала других женщин, даже помогала им с детьми, но ужасно хотела своего.
Все же она беспокоилась. Беспокоилась о своих старых друзьях и о своей безопасности. Она знала, что, хотя сама она, возможно, изменилась, ребенок внутри нее - нет. Это доказывали молнии и гром со всех сторон, когда малышка брыкалась. Впрочем, больше всего она беспокоилась о предстоящих родах. Ей и хотелось, чтобы все поскорее кончилось, и было страшно. Глядя, как мучились Квису и Пати, она, пожалуй, поняла, почему это названо "работой" ["Роды" - одно из значений слова "labor" - "работа"], и эта "работа" ее пугала.
Она услышала, что кто-то поднимается по лестнице, и обернулась. Она знала здесь всех людей на сотню, а то и больше миль в округе, ей было любопытно, кто это решил навестить ее. Человек с трудом вошел и оперся о дверной косяк, чтобы удержать равновесие. Его одежда была в клочьях, рубашка залита кровью.
- Крим! Бог мой! Это ты?! Что ты здесь делаешь? Что с тобой стряслось?
Она хотела помочь ему добраться до кровати, но он отстранил ее и рухнул на стул. Она подала ему чашку с вином, он жадно выпил и попытался перевести дух.
- Охранял... тебя, - выговорил он. Она нахмурилась.
- Охранял меня... от кого? - Внезапно ей в голову пришла ужасная мысль. - Я не вернусь, Крим. Ты не можешь заставить меня!
- Знаю, знаю. Потому и мог только охранять тебя, а не увезти. А жаль. Но теперь это не имеет значения. Сколько людей сейчас в лагере, кроме нас с тобой?
Она задумалась на минуту.
- Шестнадцать, считая остальных девушек. Зачем? - Она засуетилась, чтобы перевязать его рану, но он снова отстранил ее.
- Забудь обо мне сейчас. Если мы не будем действовать, причем быстро, не будет никакой разницы, тяжелая рана или нет. Ты можешь вызвать других? Собрать их здесь срочно?
- Да, у меня есть колокол, но...
- Давай! Скорее! Наши жизни зависят от этого! И их тоже!
Она знала Крима достаточно хорошо, чтобы поверить ему на слово. Она ударила в колокол и звонила долго, во всю мощь. Наконец она решила, что его и мертвые услышали бы, и вернулась к Криму.
- Ну, так в чем дело?
- Сэм, если я сумел найти тебя, сумеют и они. Клиттихорн уже начал войну. Он уничтожил Масалур, Булеан выбрался, но дело плохо. Сюда спешит изо всех сил наемный ублюдок по имени Замофир. Мне давно следовало прикончить его. У них автоматы, они могут делать сотни выстрелов в минуту, и они намерены убить тебя и всех остальных, а потом просто сровнять это место с землей.
- Замофир! Тот мерзавец из каравана? Я знаю его, Крим. Сколько?
В этот момент появились двое из мужей Пати, Ладар и Сомаз, муж Квису Дабук и, наконец, сама Пати. Они было застыли настороженно при виде Крима, но его состояние убедило их, что опасаться нечего. Сэм кратко рассказала им, кто он и что происходит.
Ладар, крупный мускулистый мужчина, кивнул.
- Сколько их?
- Было двадцать, теперь только четырнадцать, - ответил навигатор с оттенком гордости. - Но я подслушал, как они говорили, что собираются уничтожить всякое живое существо здесь и сжечь все. Я снял с мертвых две эти фантастические винтовки и добыл две коробки боеприпасов. Тащил их на себе последние три лиги. С ними легко иметь дело, не нужно прицеливаться: угол поражения почти сорок градусов. У вас есть какое-нибудь оружие?