Снежанка слушала непонятно откуда взявшегося смешного волосатого мужичка и думала, какое же это счастье разговаривать с живым настоящим человеком!
И еще она подумала про отца. И заплакала:
— Папенька мой, папенька мой где?
— Жив твой купчик-голубчик, ничего с ним не сделалось, — успокоил Чуча, заботливо утирая ей слезы длинным своим рукавом. — В схороне отсиделся. Мы, подземельщики, давно уже в этом Заморочном лесу схоронов нарыли, чтобы человеку было где укрыться от нечисти, ежели нечаянно сюда забредет.
Он взял Снежанку за руку, она — за уздечку — свою кобылку, и пошли они через лес. В лесу вовсю пели птицы, распускались цветы, словно никакого морока и не было.
На дороге стояли князь с дружиной и отец. Настоящий.
— Снежанушка! — счастливо прошептал отец и стал оседать на землю, но его подхватили руки воинов.
ПЛОХИЕ НОВОСТИ
В это время небо прочертила тень крупной птицы. Птица была ночная. Филин. Только раза в два больше.
«Какие же филины, если день стоит и солнце светит? Значит, все-таки есть он, морок?» — испуганно подумала Снежанка.
— Филимон пожаловал. Небось с вестью какой, — радостно сказал князь.
Птица спикировала за близкие деревья, а потом оттуда вышел стройный красивый парень. Лицо его было хмурым.
— Поторопись в город, Владигор, — сказал Парень, едва поздоровался, — сестра твоя Любава зовет прибыть скорей.
— Случилось что? — спросил князь, спешившись и отведя Филимона в сторону. — Говори скорей, не молчи.
— Дурные вести. Все княжества, одно за другим, объявляют тебе войну.
— Это за что же? Только что помощи просили, я вроде бы всем добрые письма отправил?
— Из-за писем твоих и объявляют. Не знаю, что ты там такого понаписал в этих своих письмах, но только каждый из правителей, прочитав твое послание, пришел в ярость и объявил своему народу сбор на войну.
— Да что же это?! — возмутился князь. — Я же к ним ко всем с дружбой и уважением! Тут что-то не то!
— И я так думаю.
— Что же делать, Филимон? Белуна уж нет?
— Ни Белуна, ни его замка. Я пока у Заремы. Или у тебя поселюсь в виде человека. Пустишь в свои хоромы?
— Да какие теперь хоромы, если, как ты говоришь, со всех сторон надвигается войско.
— Спать-то мне где-то надо? Я, конечно, могу и в дупле. Только, когда налетаешься за весь день, постель удобнее кажется. Полечу в Борею, как что узнаю — сразу к тебе. Иди к своим.
Владигор знал, как Филимон не любит, когда люди наблюдают за его превращениями, и повернулся к нему спиной. Скоро из-за деревьев снова поднялась огромная птица, а князь подошел к своей дружине.
Дружинники, вглядываясь в его лицо, пытались определить, что за новости принес крылатый вестник: хорошие или дурные. Но князь решил до прибытия в столицу не откровенничать, а потому только и сказал, усаживаясь на Лиходея:
— Поторопиться надо.
Для жителей Ладора в скором возвращении князя не было ничего необычного — портомойки, например, даже не поднялись от воды, завидев княжескую дружину и князя с воеводой впереди.
Князь уезжал — то ли на охоту, то ли покарать каких-то разбойников, которые, видать, очень уж расшалились у въезда в Заморочный лес. Лишь бледность незнакомой девицы, которая держалась вблизи Ждана верхом на старом рассудительном мерине, удивила их.
— Кто такая?
— Невеста, говорят, чья-то.
— Уж не князя ли?
— Была бы князя, народу бы объявили.
— Болезная, такая болезная, еле в седле держится! И смотри-ка — седая вся!
— Ой, и правда — невеста-то седая, вот потеха!
— Ежели невеста — откормят на ладорских хлебах, а волосы можно настоями выкрасить.
Стражники у ворот приветствовали князя, взяв секиры на караул.
Так он и въехал в свою столицу.
А новости были такие — выбеленное, без единой зазубрины оленье ребро и стрела, из тех, что пускают лучники в южной пустыне.
— Первым примчался человек, одетый в шкуры, — рассказывала Любава. — Молча вошел, поклонился, протянул мне ребро, снова поклонился и вышел. Пока я раздумывала, как и что, его уж и след простыл. Послала за ним вдогон: надо же было хотя бы ответ дать, — исчез, словно его и не было. Только стражники у ворот донесли: было у тех, кто сопровождал его, по три запасные лошади, да еще и лоси бежали в пристяжных.
— Сыщешь толмача, знакомого с языком угоры? — спросил князь старосту Разномысла.
— Есть один, из их же племени, как раз завтра утром убывает.
— Не он один убывает, многие торговые гости покидают Ладор, — вставил Млад.
Все нахмурились — это был нехороший знак.
— Ну а со стрелой как было? — Владигор постарался смягчить голос — не Любава же виновата, что Синегорью с разных сторон объявляют войну.
— Так же и было. Будто в пути послы сговорились. Вошел, поклонился, протянул молча стрелу и вышел.
— Нехорошо, ой нехорошо! — сказал Разномысл. — Только отстроились!
— Подожди, словно по покойнику, выть! — оборвал его Ждан. — Тут еще дело повернуть можно.
— Повернула баба зад, так он едва передом не стал, — ответил грубостью Разномысл. — Если купцы бегут — жди беды.
— А тебе лишь бы каркать! — ответил Ждан.
Владигор строго глянул на них по очереди, и страсти, готовые разбушеваться, слегка улеглись.
— Тут сразу о многом надо подумать. Войско Угоры сначала будет разбирать завалы в Рифейских горах — на это неделя понадобится. К тому же воинов со всех далей собрать, корм. Но уж ежели они решатся — Ладор, может, и не возьмут, а селения в половине княжества потопчут, пожгут и людей выкосят.
— Так это только с севера, а еще — с юга, — не сдержался и вставил Разномысл. — Почитай, ничего от княжества не останется. И подмоги просить не у кого, все, как волки голодные, разъярились.
— Подмогу придется у самого народа просить. Если мужиков, баб сумеем поднять — будет и войско. Они же это поймут: лучше на своей земле хозяйство вести, чем быть в рабах на чужой, — не удержался теперь Ждан.
— Вот ты и подымай, — уколол его Разномысл.
— И подыму. Нам с князем это привычно.
— Сделаем так: Ждан набирает ополчение в селах, Разномысл — в самом Ладоре, а я — попробую договориться с Эльгой, — объявил свое решение князь. — Что-то тут не так. Не мог он после моего письма пойти на нас войной. Слажу дело миром — сразу к Абдархору с Саддамом. Со мной поедет Млад. — Князь повернулся к Младу. — Подбери сам троих верных людей, смекалистых и чтоб кони были быстры.
После княжьего слова обычно все расходились и сразу брались исполнять его. Так было и тут. Один лишь подземельщик Чуча, за все время разговора не произнесший ни слова, остался сидеть в углу.
Что скажешь? — спросил его Владигор, когда они остались вдвоем. Князь чувствовал, что у Чучи есть свое предложение, и не ошибся.
— И сколько дней ты думаешь добираться до этого Великого Эльги? — спросил, ехидно улыбаясь, Чуча. — За это время реки замерзнут и снова растают, пока ты будешь карабкаться по Рифейским горам.
— А что же мне делать, по небу лететь?
— Зачем по небу, если можно под землей? Путь тебе известен. Через временной колодец.
— Ты хочешь сказать?.. — поразился Владигор.
— Разве я не говорил, что мой народ за несколько веков прокопал галереи по всему Поднебесью? Или ты думаешь, я зря сижу который год над старинными письменами? Да ты у меня окажешься за Рифейскими горами за один миг, причем не выходя из замка! — с гордостью сообщил Чуча. — Я как раз расшифровал одно древнее сообщение про этот путь.
— Невероятно! — только и воскликнул князь.
Сыну посадника Младу Владигор мог доверить тайну временных колодцев. Но никому другому, потому как такая тайна может обернуться опасным оружием против княжества.
— Люди готовы, князь, — явился с докладом Млад. — Когда выезжать?
— Что за люди, кто да кто? — спросил князь.
Один приходился братом самому Младу, на полтора года моложе, два других — тоже молодые, но уже опытные воины.