Так было три первых дня.
Старик мало интересовался прошлой жизнью Владигора. Однако про себя иногда рассказывал. Его отец, дед и прадед были жрецами. У отца с матерью он родился шестнадцатым, и родители решили, что детей у них слишком много. А потому, не долго думая, закопали его в песок. Но следом шел караван. Погонщики верблюдов наткнулись на новорожденного младенца и выкормили его верблюжьим молоком. Спустя несколько лет отец признал своего сына по знаку на плече, который выжигал всем своим детям сразу после появления на свет. А потом так случилось, что все пятнадцать его братьев погибли во время большого мора и только он мог утешить старость отца, ставшего к тому времени слабосильным.
— Ты еще молод, спутник, и потому счастлив, — говорил старик. — Молодость — это всего лишь тонкая позолота на печали судьбы. Когда же человек, вскарабкавшись на вершину жизни, спускается туда, откуда он и явился, печаль все сильнее захватывает его сердце. Но вместе с печалью приходит и спокойное знание. Сколь многих глупостей и постыдных поступков я бы мог избежать, будь это знание при мне в молодые годы! Теперь же остается лишь идти с тобой по пустыне и с грустью вспоминать свою жизнь, словно это была жизнь чужого для меня человека.
Поздно вечером, когда заканчивался третий день их пути и старик, по обыкновению помолившись своим богам, стал устраиваться на ночлег, он рассказал Владигору другую свою историю.
— Я вижу, ты человек верный. К тому же мы расстанемся с тобой, едва дойдем до края пустыни, а потому я доверю тебе одну из своих тайн.
— Подумай, — предупредил Владигор, — стоит ли это делать? Ведь ты можешь и пожалеть об этом.
Но старик не послушался:
— Я сказал тебе, что иду поклониться святым местам. Это именно так. Но лишь наполовину. Я иду поклониться могилам своих предков, а также вернуть долг жизни, — проговорил он с важностью и взглянул на князя.
Владигор молчал.
— В молодости я служил у человека, который был одним из самых богатых людей своего города, — продолжил старик. — Как это случается с молодыми людьми, я полюбил юную красавицу. У человека был сын моих лет, мы с ним дружили, и оба мы нравились этой девушке. Сын был красив как бог, образован и остроумен, и девушке он нравился больше, чем я, но отец держал его в строгости и не позволял думать о свадьбе. Однажды я увидел на столике у своего господина раскрытую шкатулку с драгоценностями и вытащил два прекрасных перстня с роскошными бриллиантами. Повторяю, господин мой был одним из самых богатых и знатных в городе. В тот же вечер я подарил один из перстней своей возлюбленной и наконец получил от нее первый поцелуй. Когда же я вернулся в дом, то застал там переполох. Хозяин обнаружил пропажу драгоценностей, допрашивал всех домашних, а потом решился их обыскать. Второй похищенный перстень был при мне, я не ожидал, что пропажа обнаружится так быстро. Я мог считать свою жизнь пропащей — хозяин выгнал бы меня из дома в этот же вечер. Мы стояли рядом с его сыном, и в последний момент мне удалось подбросить перстень к нему в карман. Гневу отца не было пределов, когда он обнаружил пропавшую драгоценность в кармане у собственного сына! Он не только выгнал его из дома, но и опозорил перед всеми родственниками, так что сыну пришлось покинуть тот город и поселиться за городской стеной. Вскоре после этого хозяин заболел и умер, завещав перед смертью мне все свое богатство. А юная девушка стала моей женой. До середины жизни я считал, что живу счастливо.
Но с годами я все больше стал ненавидеть эту красавицу, которой выпало несчастье войти хозяйкой в мой дом. Она часто надевала злополучный перстень. Перстень был и в самом деле прекрасен. И однажды я чуть не отрубил ей палец! Ведь все эти годы я ни на миг не забывал, что из-за этого перстня я лишился друга. Вскорости жена моя заболела оспой и ее былая красота превратилась в уродство. Она недолго мучилась от моей ненависти и по истечении нескольких лун умерла. Мне же долго везло — и богатство мое продолжало расти. Я щедро делился им с бедными, но странно — кому бы я ни помогал, помощь моя приносила им одни горести. То, что я приобрел предательством друга, должно было принадлежать ему. Я продал все и намерен вручить это богатство своему другу Убайду, который, как говорят, по-прежнему ютится за городской стеной. Возможно, этот поступок хотя бы немного облегчит ношу моих грехов.
На четвертый день в середине утреннего пути старый жрец начал неожиданно поводить головой, принюхиваться, а потом остановился и сказал испуганно:
— Беда! Приближается черная буря, самум! Я, как более привычный, ее, конечно, перенесу. Но я беспокоюсь за тебя и твою лошадь. Советую вам привязаться друг к другу.
Владигор оглянулся кругом: беды ничто не предвещало. Но в скором времени и в самом деле пронеслись один за другим несколько порывов ветра. А потом вдали показалось черное облако. Ветер дул все свирепее, колкий песок забивался в волосы, нос, уши, глаза. А потом наступила полная мгла. Владигор заставил Лиходея лечь, сам тоже улегся рядом и скоро почувствовал, как их засыпает песком.
Когда буря стала стихать, князь поднял коня и стал искать старика. Он нашел его в отдалении. Тот ходил кругами, словно слепой, постанывал и вскидывал руки к небу.
— О горе мне, горе! — воскликнул он, наткнувшись на Владигора. — Во время бури ушли верблюды и унесли всю мою воду!
— Они не могли далеко уйти, надо искать их, — предложил князь.
Но сколько они ни ходили, сколько старик ни звал их, верблюдов не было нигде.
— Дойдем до колодца, а там запасемся новой водой, — пробовал утешить Владигор.
— До колодцев? — переспросил с плачем старик. — Как мы можем дойти до колодцев, если я не знаю пути! Или ты не заметил, что нас вел пожилой верблюд? Он столько раз ходил по этой дороге и знал ее! Я же следовал за ним. Он и увел остальных к колодцам во время песчаной бури, оставив меня ни с чем!
Воды у самого Владигора было немного. Он привык пополнять ее запас каждый день. Теперь первым делом он решил напоить коня. Старик отнесся к этому с негодованием, но подчинился.
Ночь они пролежали на остывшем песке под черным бездонным небом, на котором висели яркие огромные звезды. О воде Владигор старался не думать. А утром повел старика в том направлении. которое казалось ему правильным. Шершавым языком он облизывал растрескавшиеся губы и, положив ладонь на спину коня, шел рядом с ним. Следом брел старик, заунывным голосом произнося одну за другой молитвы.
К полудню старик стал совсем плох. А утром и вовсе не смог подняться. Князь несколько раз ставил его на ноги, чтобы посадить на коня, но старый жрец немощно подгибал колени и съезжал на песок.
— Оставь меня здесь. И прости, что я бросаю тебя на полпути. Жаль, никто не похоронит меня по обычаям моих предков. Это единственное, что теперь меня мучит.
— Расскажи, как это делается, и я исполню обычай, — предложил князь. — А еще лучше — вставай и иди.
— Но ты не знаешь наших молитв, а я не успею тебя обучить им! — забеспокоился старик. — Нет, я останусь тут. А ты возьми злосчастную шкатулку, которую я нес под своею одеждой. Запомни имя того человека, кому она должна принадлежать, — Убайд. На сокровища, что внутри нее, можно купить целый город. Когда будешь отдавать, скажи, что она — от Рахима.
С этими словами он протянул небольшой, но тяжелый ларец.
Владигор остался возле старика. Солнце поднималось все выше, и жара становилась нестерпимой.
Старик скоро впал в забытье, а потом хрипло вздохнул и вытянулся. Владигор выкопал мечом небольшую яму в горячем песке и опустил туда тело. У князя не было даже палки, чтобы, воткнув ее, хоть как-то пометить это место.