Возвращаясь к пребыванию А.Н. Косыгина в Ханое, хочу рассказать об одном эпизоде, который в то время прошел незамеченным журналистами, и который сыграл, на мой взгляд, немалую роль в установлении личных дружеских отношений между двумя видными государственными деятелями наших стран – Фам Ван Донгом и А.Н. Косыгиным.
Дело происходило в один из дней того памятного визита. В первой половине дня прошли переговоры с руководителями ДРВ, а на вторую половину никаких мероприятий программой не предусматривалось. Глава Советского правительства и сопровождавшие его лица жили тогда в Президентском дворце в центре Ханоя. Я в тот день дежурил от посольства в резиденции. После обеда все отправились отдыхать. Я вышел на крыльцо и размышлял о том, чем заполнить образовавшуюся паузу. Вдруг слышу за спиной шаги, оглядываюсь и вижу А.Н. Косыгина, который, сказав, что ему не хочется сидеть в помещении, выразил желание погулять по парку, окружавшему Президентский дворец.
Поскольку премьер намеревался после обеда отдыхать, то все сопровождавшие его советские и вьетнамские товарищи тоже разошлись по своим номерам или по делам. Я пытался отговорить А.Н. Косыгина от прогулки или хотя бы разрешить мне позвать кого-либо из охраны. Он ответил, что не нужно беспокоить людей и предложил мне пойти с ним. Спорить с премьером я, разумеется, не мог, и мы отправились осматривать парк.
У выхода из парка, у так называемых Красных ворот, где находилось здание правительства ДРВ, мы встретили машину Фам Ван Донга, возвращавшегося после обеда на работу. Увидев нас, он вышел из машины и удивленно спросил у своего советского коллеги: "Почему нарушаете режим? Вы же сказали в конце нашей беседы, что после обеда будете отдыхать".
А Н. Косыгин ответил, что он решил отдохнуть активно и немного познакомиться с Ханоем. Фам Ван Донг предложил составить ему компанию и оба премьера направились в сторону Западного озера. По дороге нас догнали все, как говорят, заинтересованные лица и с советской, и с вьетнамской стороны.
У меня в домашнем архиве сохранилась одна маленькая любительская фотография, зафиксировавшая эту прогулку. Еще одна подобная фотография была много лет назад опубликована в каком-то советском журнале.
Мы шли по Молодежной аллее (по-моему, так называлась тогда дорога, разделяющая два озера, она была насыпана в далекие времена по указанию императора, любившего гулять в вечернюю пору около озера), и Фам Ван Донг рассказывал гостю историю города и озера. Когда мы подошли к недавно созданной лодочной станции, он упомянул о ней, отметив, что лодок пока мало, но молодежь с удовольствием катается по озеру.
А.Н. Косыгин (а он был большим любителем катания на лодках, любил длинные пешеходные прогулки и вообще был, по-моему, человеком спортивного склада) с интересом воспринял эти слова и тут же предложил Фам Ван Донгу прокатиться на лодках по озеру. Тот тоже был подтянутым, спортивным человеком – говорят в молодости он был членом сборной команды Индокитая по футболу. Фам Ван Донг на минуту задумался, а потом с удовольствием поддержал эту идею, которая, однако, совсем не понравилась нам – сопровождавшим двух премьеров. Наши коллективные уговоры отказаться от такой затеи оказались безрезультатными. Премьеров охватил спортивный азарт, и они, усевшись в две легкие лодки типа байдарок-одиночек (других лодок на станции в тот момент просто не было), весело поплыли. Охрана бросилась к стоявшему неподалеку старому катеру, который долго не могли завести. Еще несколько человек, в том числе и я, сели в подъехавшие машины и поехали вдоль берега на противоположную сторону озера, где тогда находились правительственные особняки, встречать гребцов.
Они подплыли уставшие, но веселые. Тут же сели в машину и поехали в резиденцию, обмениваясь по пути впечатлениями от прогулки.
Могу с уверенностью предположить, что эта импровизированная лодочная прогулка заметно повлияла на последующие взаимоотношения двух премьеров – они были хорошими друзьями. Во всяком случае, позже Фам Ван Донг при наших с ним встречах в Москве или в Ханое неоднократно вспоминал эту прогулку. А Косыгин говорил о ней в сентябре 1969 г., когда мне довелось лететь с ним в Ханой для участия в траурных мероприятиях в связи с кончиной Президента Хо Ши Мина.
Вспоминаются первые налеты американской авиации на ДРВ весной 1965 г. Один из таких налетов был как раз в дни пребывания нашей делегации, что вызвало резкий протест со стороны Советского правительства. Другой налет, уже на Ханой, был в день моего рождения, в апреле, и поэтому особенно хорошо запомнился. Дело было утром, мы только пришли на работу. Неожиданно раздался звук сирены – "Воздушная тревога!".
В соответствии с недавним указанием посла все работники посольства в таком случае должны были укрываться от возможных осколков в глухих комнатах, т.е. в комнатах без окон. У нас в посольстве на первом этаже было две таких комнаты. Вместо того чтобы выполнять указание посла, мы все бросились из посольства по домам спасать свои семьи. В этот день нам было не до смеха. Мы, и я в том числе, бежали по улице под сопровождение беспорядочной стрельбы и криков ханойской милиции и военных патрулей, которые оказались более дисциплинированными, чем мы и либо находились в недавно выкопанных индивидуальных убежищах, либо прятались под кронами деревьев.
Через несколько дней после этого налета, когда по указанию посла мы начали рыть траншеи на территории посольства, весело подшучивая друг над другом, рассказывали, кто как бежал домой, а в это время наши жены с детьми по соседней улице бежали под крышу посольства. Справедливости ради надо сказать, посол – Илья Сергеевич Щербаков – сам участник Великой Отечественной войны – после того эпизода провел производственное совещание и, как говорится, "выдал всем нам на орехи". Но строительство бомбоубежища на территории посольства, которое мы коллективно сооружали после работы, завершилось совершенно неожиданно. Когда мы, наконец, с большим трудом выкопали траншею (на месте бывшей стройплощадки, набитой кирпичом и строительным мусором) глубиной в человеческий рост, ночью прошел сильный ливень и полностью затопил наше сооружение. Все, включая посла, пришли к выводу, что заниматься такой самодеятельностью бессмысленно. Позже, уже после моего отъезда на Родину, на этом месте было построено настоящее капитальное убежище, и я прятался в нем вместе с работниками посольства от налетов американской авиации в последующие свои приезды в Ханой.
Вскоре последовали один за другим ночные налеты. Это был не только противный вой сирены среди ночи, но грохот стрельбы, рассекавшей черное ночное небо на тысячи ярких квадратов и многоугольников. В один из таких налетов я, не сумев уговорить жену спуститься на первый этаж, сам поднялся на крышу дома, чтобы посмотреть на "ночной спектакль". Я с восхищением смотрел, как трассирующие пули рассекают черное небосвод и их свет сливается со светом звезд, как в вышине периодически вспыхивают яркие пучки взрывов снарядов зенитной артиллерии и совсем близко над головой взрывы ракет с американских самолетов. Вдруг я услышал недалеко какие-то шлепающие по листьям, возвышавшихся над крышей деревьев, звуки. Глухой шлепок раздался совсем рядом, и что-то упало под ноги. Я наклонился, прополз немного на коленях, ощупывая руками крышу, и неожиданно обжег руку. Это оказался осколок ракеты, который, подумал я, мог упасть и не на крышу, а мне на голову. Настроение сразу изменилось, я решал отказаться от такой самодеятельности и медленно спустился вниз под защиту крыши моего дома. Но осколок я все-таки взял и долго хранил его, а потом он где-то потерялся.