Война затаилась где-то вдалеке. Ракеты больше не тревожили полешуков. Самолёты, может, и летали, но так высоко, что их не было видно и слышно. С западной стороны иногда гремело, как раскаты далёкого грома. Похоже, натюги зачищали Волынь и Западную Белоруссию от остатков населения. Погромыхивало порой и на восточной стороне. Добивали последних недочеловеков на Сумщине и Харьковщине. Но их уголок Полесья оставили в покое. Посчитали, тут население зачистила вода.
Пришлых людей со стороны пока не видели. Всего раз проплыл мимо раздутый труп в оранжевом спасательном жилете, но его не стали догонять на лодке-байдарке, которую смастерил из натовской палатки Димон.
И вот на второй год, когда уже отсеялись, а прополкой ещё заниматься рано, суровый генерал Петька собрал в воскресенье всех взрослых мамок в почти отстроенной церкви.
Грудничков оставили с Марьяновной в её "больнице", где она лечила хвори целебными травками, которые сама собирала и сушила. Малышню отправили на другой конец острова, чтобы они на мелководье искупались и позагорали под присмотром Светочки, Димона, Сеньки и Варьки.
В почти готовой церкви ещё стоял едкий запах нефтепродуктов от бывшего склада.
— Ну шо, вражина, ты нас и в воскресенье хочешь на работу погнать? Вкалываем на тебя, как наши предки при большевиках в колхозах, — крикнула щербатая Манька, которая после родов раздалась вширь и ещё больше прежнего похорошела. — Зачем нас собрал?
— Не на работу, Маня, а на учёбу.
— Мы и без тебя все бабские науки прошли.
— Откуда на малых детях синяки?
— Носятся как угорелые, вот и синяки.
— Как бы вам не носится как угорелым под плетью, садюги.
— Ой, напугал!.. Все грехи на нас повесил!.. Где гендерное равенство?
— Бабоньки, мне ли вам напоминать, что нет человека без греха… "Се бо в беззакониих зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя"… Чего глазки опустили? Думали, война всё спишет? Да, спишет. Забудем и не будем поминать вам прошлого, но при одном условии — будьте настоящими женщинами, матерями, хозяйками, а не сучками приблудными.
— Ты нас не сучи!.. На коленях перед тобой ползать не будем… Ты для нас не генерал.
— Я давно уже не генерал, а простой деревенский поп.
— Наши придут, мы сдадим тебя американцам.
— Прощения и искупления заслужит та из вас, кто родит и воспитает ещё пятеро детей.
— От кого рожать? От святого духа, что ли?
— Отпусти нас на волю, сатрап! — заголосили все.
— Уплывайте хоть на корыте. Только спросите у Павла, что осталось от человечества на нашей земле. Он половину России пешком протопал.
— Мы не верим фашистскому ублюдку! — крикнула Манька.
— А не вы ли фашистские сучарки-овчарки? Не твоя ли прапрабабка, Манька, маршировала по Львову с малиновым знаменем со свастикой и зиговала на портрет Гитлера?
— Да у наших баб хватит сил перебить всех вас, мужиков. А тебя, недомерок Петька, я между ног задушу.
— Манька, будешь говорить, когда дам тебе слово.
— Ух ты, генерал сраный!
— Да не генерал он, а председатель колхоза "Шлях до торбы".
— А теперь замолкли. Если надо, расстреляем всех до единой, — постучал Пётр карандашом по столу. — И не посмотрим, что кормящие.
— Мужики! Вам только с бабами воевать.
Пётр надолго замолк. Бабы поворчали и стихли.
— Успокоились? А то я ещё подожду. Хочу напомнить, что сахар мы выдаём вам для детей, а не для бражки, чтобы вы пьянствовали по ночам.
— А ты с нами пил?
— Фельдшерице мы выдали аптечный дистиллятор не для того, чтобы самогонку гнать.
— Слюнки текут, что тебя не угостили?
— Теперь о самом противном. Сексуальные игры с большими мальчишками — развратные действия в отношении несовершеннолетних. Ещё и дрессируете кобелей для сношений с вами. Хоть бы животных пожалели, они-то ведь безгрешные.
— Нам всем по тридцать лет. Нас девчонками на войну призвали. Хочешь превратить нас в старых коблух или подлизух?
— Мы вам простили предательство, службу в расстрельных командах. Подарили вам новую жизнь, а вы её сами же поганите?
— Ты что, сам господь бог, чтобы нам жизни раздаривать! Мы хотим жить и радоваться жизни, а ты из нас сделал крестьянок и воспитательниц над сопливыми рахитиками.
— Повторяю, пусть каждая испытает своё счастье на вёслах. Держать насильно не будем. Попутного ветра ей в спину!
— Ага, чтобы мы в пути с голоду подохли или утопли. Ты нас в Киев или Гомель отвези на катере.
— Нет больше Киева и Гомеля. Артёмка плавал туда и туда. Одни развалины. Людей нет. Бомбардировки длились тридцать лет без передышки.