В тот злополучный вечер, мой мозг еще оценивал ситуацию привычными мерками. Когда широкая ладонь мужчины вцепилась в протянутую руку помощи, я, как полная дура, восприняла это за судорожное движение. Наивная идиотка!
Но незнакомец, укутанный в черный плащ, бледный как сама смерть, не смотря на судороги, сотрясающие его тело и перекосившую лицо гримасу боли, не был в панике. Он даже на помощь мою не рассчитывал. Как волчий паук, привыкший охотится из засады, поджидая беспечную букашку, этот урод не смотря на опасность для своей драгоценной жизни, терпеливо выжидал, все прекрасно рассчитав.
Едва его ладонь стиснула мое запястье, груда тряпья пришла в движение. Скупые лучи одноногих циклопов-фонарей, наискось падающие в этот проулок с соседнего двора, выхватили белесое, худое лицо, с тонким носом и глубоко посаженными глазами. Человек явно раздумал умирать. Вместо этого принялся карябать свободной рукой на стене о которую опирался плечом, какую-то хитроумную загогулину.
И мне бы в тот момент по быстрому отгрызть себе руку и свалить дворами, но нет! Я стояла как загипнотизированный кролик, перед близким знакомством с внутренним миром удава, хлопая на недоспасенного мною упыря округлившимися глазами. Согнувшись в весьма компрометирующей позе я напрочь не понимала, что тут происходит, и что делать лично мне? Признаться, поначалу подумала - человек в черном тряпье немой, и его сиплые стоны «На помощь!» привлекшие мое внимание – единственное слово которое умеет произносить это нечто. Нахмурившись, я пыталась прочесть в витиеватом росчерке на стене послание. Уловить какой-то знак, твердо намереваясь спасти бледного ублюдка, даже если для этого придется спеленать его черным рубищем и тащить до больницы волоком.
Нездоровое упрямство и больной энтузиазм – это у меня наследственное. В комплекте с патологическим непониманием когда и чего следует бояться, картинка выходит преинтереснейшая.
Дорисованный на стене знак, весьма мастерски дорисованный, должна признать, засветился синим. О пиктограммах, символах и знаках я знала порядком, потому как три года мусолила томики по графике, пропиталась тушью, чернилами и типографской краской для литографий до самых корней волос. Рисовал незнакомец эту штуковину не впервые, привычным, отработанным движением. Практика на лицо. И в тот миг когда символ засветился тусклым голубым светом, до меня наконец-то дошло – ситуация в которой я оказалась немно-о-ожечко сложнее бомжа присмерти в ночнойподворотне.
Тип в тряпье, все еще сотрясаясь в конвульсиях, словно наркот без дозы, вперил в меня по маньяцки восторженный взгляд, оскалившись в полной торжества улыбке.
- Добро пожаловать домой, дорогая! – пророкотал он, за мгновение до того как нас поглотила выжигающая сетчатку, яркая вспышка света.
Очнулась я в незнакомом помещении, укутанная в три слоя ватных одеял, поверх них стянутая ремнями. Такая себе бережно упакованная гусеница, или ватная колбаса с человеческой начинкой. На меня смотрело все то же узкое, аскетическое лицо, все с той же торжествующей улыбкой, но на этот раз освещенное ярким белым светом, и торчащее над облаченным в черный мундир телом.
Голова у меня раскалывалась, ощущение реальности никак не приходило. Полулежа в глубоком кресле, в обставленной тяжелой, резной мебелью гостиной, я рассматривала человека, которого совсем недавно собиралась спасать. Я вяло пыталась убедить себя в собственной адекватности. С ума ведь так не сходят. Галлюцинации не могут быть столь полными, а шизофрения не бывает внезапной.
- Кто ты? Где я? Что произошло? – три вопроса занимающие первые позиции в рейтинге самых популярных, если вдруг ваша жизнь превратилась в лютую, невиданную фигню, и норовит убедить вас же в собственном безумии. Задавать их лучше сразу в комплексе, дабы виновник «торжества» мог сразу же обозначить глубину «приключений» в которые вы вляпались.
Паника по поводу полной неподвижности и похищения пока еще не успела утвердиться в моем мозгу, поскольку там всецело властвовала боль, головокружение и дезориентация.
- Меня зовут Каихард Кимред, и как я говорил ранее, ты дома. – уже потом я сообразила , что манера вещать менторским тоном с постной миной у этого субъекта встроена по умолчанию. Добиться от него хоть какой либо эмоциональной интонации дело из разряда фантастики. Но в первые мгновения знакомства, высокий худощавый малый в черном кителе, застегнутом под самое горло, а-ля войско кайзера Вильгельма, произвел неизгладимое впечатление. Одни лихорадочно горящие синие глаза на худом и угловатом лице рафинированного аристократа многого стоили.