Отлично! Меня в этом треклятом мире либо забьют до смерти, либо отравят к чертям собачим! Как же не хватало мамы, с ее бесконечным списком очень действенных таблеток от простуды. Отца, готового свернуть шею любому, кто покусится на его дочь. Брата, которому и делать ничего не нужно было, с такими-то габаритами и шириной плеч достаточно всего лишь появится на горизонте, чтобы любые хулиганы превратились в высокоинтеллектуальных и воспитанных господ.
Ощущение одиночества, покинутости и тоски сдавили грудь. Я дышала сипло и часто. Воздух в грудь вливался струйками раскаленной лавы, выжигая легкие изнутри, прожаривая меня на медленном огне.
Забытье не навалилось разом, оно окутало саваном, убаюкало тишиной. Подкрадывалось, как ядовитая змея, впрыскивая в меня отраву, капля за каплей. Время перестало существовать в этом болезненном коконе. Не было ни сейчас, ни потопом, только бесконечное, вязкое забвение, уволакивающее меня на дно раскаленной, кипящей трясины. Я чувствовала себя камнем, раскаленным до красна в костре, и выброшенном в омут.
В какой-то момент в эту муторную бредовую фантасмагорию вплелись бессвязные сны. Или модет галлюцинации? Меня окутал запах винограда, прохлада и покачивание на волнах. Казалось что кровать подомной шатается и дребезжит. Хотя нет, никакая это не кровать. Скорее гамак, подвешенный между мачтами лодки, или детские качели, мерно, маятником описывающие пологие дуги взад и вперед.
Чей-то голос говорил со мной сквозь сырую вату сна. Говорил, говорил, говорил. Руки гладили по волосам, цепляясь за тонкие прядки, прикасались к щекам и лбу. Слов было не разобрать, только аура умиротворения, спокойствия, исподволь убеждающая: я была в безопасности. На короткий миг застывший в янтаре вне времени, и почти что вне моего сознания, я вновь была дома. Поверить в это оказалось очень легко. Под накатывающие прибоем волны неразборчивых слов, вынесших меня из неведомого океана на берег, окутанная запахом винограда и заботой, я наконец-то крепко уснула, из состояния температурного бреда провалившись в бархатную тьму.
Глава Пятнадцатая. Сделка.
Кабинет. Задернутые шторы. В косых солнечных лучах, по весеннему ярких и совершенно неуместных сейчас, пляшут искорки золотой пыли, отражают свет.
На багровом сукне письменного стола неподвижно покоится бронзовый апельсин, с одним единственным листочком на коротком корешке. Кай едва дышит, пропуская в себя воздух сквозь сжатые зубы, сдерживая рокочущий гнев. Его переполняет тихое, холодное бешенство загнанного в угол зверя. Ледяные пики всплывают из глубины, рвут на части беззащитное нутро, вымораживают и обжигают одновременно.
Все полетело в бездну, посыпалось карточным домиком от одного неверного движения. Он сам все испортил, дав волю накопившейся злости, выплеснув ее на голову проклятой девчонки, мозолившей ему глаза весь последний год. Да, остатки здравого рассудка нашептывали – эта черноглазая падаль ни в чем не виновата. Она просто стала необходимой заплаткой в сукне будущих парусов, нужной деталью, вещью, которую он вытащил как заправский шулер из потайного кармана чужого пространства. Умыкнул у иной реальности, рискуя собственной шкурой. Мир, породивший его фиктивную племянницу был ужасен, отвратителен. И сама она точно такая же. Нескладная, неуместная, неудобная как обувь не по размеру. Каихард не чувствовал раскаяния, лишь сожаление о порушенных планах. На кону стояло слишком многое.
Кто мог подумать, что его вспышка гнева станет последней каплей, подточившей хиленькие силенки этой бледной девки? Она всегда казалась такой несгибаемо-упрямой. На одном своем упрямстве способной вынести все, что будет необходимо. И тут, вдруг, сломалась, как перекаленная в горниле сталь. Раскрошилась от пары ударов. Глупо и так невовремя.
Кимред не сильно беспокоился по поводу того, сколько протянет его воспитанница в любовницах курфюрста. Главное чтобы правитель взял ее себе, выпустив из хватки Кайю. Это как с голодным, злым псом, бросаешь ему кость, чтобы вытащить из пасти почти замученного до смерти котенка.
Вот только кость оказалась непригодной. Она встала поперек горла самому Каихарду куда раньше чем до проклятой пришелицы добрался Адонис.
Нужно было контролировать свои эмоции. Да что уж теперь посыпать пеплом голову, которой нет? Кай почти физически чувствовал, внутри зарождается холодная решимость, больное, надрывное стремление вытащить Кайю любой ценой. Даже если для этого придется пойти на невиданные досель зверства, жертвы, поступки, заведомо обреченные на провал. Он должен сделать хоть что-то.