— Выходит, ты каждую ночь делаешь во сне одно и то же?
— Не совсем. Скорее у каждого моего сна — один итог.
— И это смерть?
Лили промолчала. Что тут можно было ответить? Да, верно, и не чья-нибудь! К слову, один сон отчасти воплотился в реальность, здорово, правда?
— А ты случайно не расколота?
— Я — что?
— Так называется одно проклятие у нас на Юге, — пояснил Деррик. — А в Центре что, никто не верит в магию?
Лили растерялась. Ну и темы! Он бы еще достал из-за пазухи рекламную листовку с предложением посетить чародейский семинар.
— За всех ответ держать не стану, но я ни о каких «расколотых» не слышала, — ответила она. Первым порывом было засмеяться, но любопытство взяло верх.
В памяти всплыла характеристика южан из школьного учебника: вера в сверхъестественное и прочие предрассудки. Разумеется, Лили не могла знать всего о своих, особенно рядом с прагматичным Джейком, который признавал только науку и уж точно никакие «проклятия» не воспринимал всерьез. Но также это слово не проскальзывало ни в одной книге, ни в одном разговоре с соседями — ни обыденно брошенное, ни сказанное пониженным, заговорщическим тоном. Раскалывались чашки, но никак не люди.
— Можешь смеяться, но я говорю чистую правду, — заявил Деррик с серьезным видом. — Хотя вам в Центре повезло, если вы действительно ничего о подобном не знаете.
— Я обещаю не смеяться.
Ей действительно хотелось послушать. Раз уж Деррик спросил, пусть объяснит, что имел в виду, даже если станет нести полную околесицу. Конечно, Лили привыкла во всем полагаться на Джейка, а тот ясно говорил, что никакого волшебства не существует. Но чего стоило мнение Джейка после всего, что он сделал с ней? Не умея отделять человека от его взглядов, Лили хотела верить доброму попутчику, а не обманувшему мужу.
— В общем, — пояснил Деррик, слегка покраснев, — человека можно «запереть», а можно «расколоть». Это самые страшные проклятия у нас на Юге. Одновременно они не накладываются, но тебе и одного с лихвой хватит.
— Замечательное вступление, — отметила Лили.
— Ты обещала не смеяться. Так вот, «расколотый» человек будто разделяется на две части. Начинает жить в двух мирах, если можно так сказать. Одна его половина действует в реальности, другая — во сне. И та, что во сне, видит путь… — он замялся, подбирая слова, — путь, созданный тем, кто наложил проклятие. Во сне ты можешь вести себя по-разному, но у всех твоих действий будет один главный мотив. Цель. И эта цель зовется предопределенным будущим.
— Будущим?
Лили похолодела. Против ожидания, рассказ произвел на нее впечатление. Возможно, из-за того, что слишком походил на то, что с ней творилось?
— А я думала: может, это моя прошлая жизнь… — предположила она вслух.
— Какой же смысл в проклятии, если оно не ломает судьбу? — заметил Деррик.
— Ну знаешь, смотреть одну и ту же гадость каждую ночь и без «предопределенного будущего» неприятно.
— Тогда, наверное, тебе ни к чему эти южные сказки. И без них неприятно, — Деррик невесело улыбнулся, достал сигарету и с удовольствием затянулся. — Я просто подумал, что надо предупредить… Но, видимо, зря. Раз в Центре о таком и не слышали.
— Если так, то бояться мне нечего, — отозвалась Лили. — А если слышали, значит, и я не должна оставаться в неведении. Так что в твоей истории никакого вреда нет, а то и польза.
Она испугалась, что Деррик больше ничего не расскажет, и поторопилась выказать доверие и интерес. Его предположение, пусть и бредовое, стоило того, чтобы прислушаться. Конечно, вчерашняя Лили только посмеялась бы. Но привычный мир разрушился, а она утратила себя. Появилась та, жестокая и самоуверенная, и нынешняя Лили — напуганная и не понимающая, кто она и что с ней. Ни одна из этих личностей не походила на прежнюю Лили. Вероятно, прежняя — раскололась?
— Так, говоришь, предопределенное будущее? — переспросила она. — Когда же оно наступит?
Когда останется только та?
— Когда ты сама этого захочешь, — сказал Деррик со смешком. — Ни о каких выходках лунатиков вроде твоей вчерашней здесь речи не идет. Ты делаешь свой выбор сознательно — в этом соль и коварство.
— Муть какая-то. Почему тогда «предопределенное»? Если за мной — свобода выбора, то я могу и не слушаться того, что диктует сон, — рассудила Лили с облегчением и тут же одернула себя: — Вернее, при чем тут вообще я? Я про ваших «расколотых», а я — не такая.
— Действительно, почему сразу ты. Но последствия отказа от будущего ужасны, поэтому оно и предопределено. Ты не можешь противиться судьбе, иначе умрешь или сойдешь с ума. — Деррик явно не собирался пойти на уступки и обезличить рассказ. — Сны будут преследовать тебя все чаще, становиться ярче. И однажды твоя личность «из сна» поглотит ту, что наяву. Если только не сделать их единым целым. Сны не перетащить в явь.
Лили так и обмерла. Да он хоть понимал, к чему призывает?
— И что я должна делать, если верить тебе? — спросила она со злостью. — Немедля поступить в соответствии с «предопределенным будущим», пока та не поглотила мой разум?
— Не принимай близко к сердцу, — сказал Деррик и похлопал ее по плечу. — Во-первых, мы и правда не знаем, «расколота» ли ты. Бывают навязчивые образы, повторяющиеся сны. Мне часто снится мой брат, но я совершенно точно не «расколот». Во-вторых, у «расколотого» — бездна времени для принятия решения. Год, может, три. По самочувствию. Есть способ облегчить свое состояние и потянуть время.
— Какой же? — сразу спросила Лили. Если так, она им воспользуется, пусть даже и не про нее все эти сказки.
— Нужно запомнить и повторить какой-нибудь момент из последнего сна. Точь-в-точь. Но не финал. Цель не будет достигнута, но ты словно подготовишь декорации, возможно, наметишь жертву. — Деррик на секунду задумался и продолжил: — К примеру, если тебе снится свадьба, ты можешь сшить белое платье, прийти к жениху из сна, примерить кольца, но клятв не произносить. И гуляешь дальше, пока не почувствуешь себя хуже.
— О… ясно.
В последнем сне Деррик признался ей в любви, потом они обнимались, словом, романтика. Как же в реальности такое провернуть, да еще чтобы он не заподозрил ничего? А он, понятное дело, не должен знать, что Лили всерьез отнеслась к его байкам. Значит, лучше дождаться другого сна, более простого в исполнении? Сколько же пройдет времени, пока подвернется подходящий случай? А лунатические похождения не в счет? Нет, точно нет, ведь между тем, как ей приснилось, что она избивает Деррика палкой, и той выходкой был еще один кошмар — про то, как она пьет кровь, и раздвинутые ноги. Ой, как стыдно! И такое ведь тоже запросто не повторишь.
— Но с выбором «жертвы» очень важно не ошибиться, будь то свадьба или убийство, — предупредил Деррик, пока она размышляла. — Ведь сны такие зыбкие. Никто там не представляется и визитную карточку на прощание не дает, а изменить решение уже будет нельзя. Но подсказки наяву ты и без того разглядишь сердцем. К тому же во сне «расколотый» может увидеть только тех, кого знает в реальности. Из ниоткуда образы не берутся. Поэтому фатальные ошибки невозможны.
Вот почему он рассказал так легко. Несмотря на то, что все указывало на него как на жертву «предопределенного будущего», по его сведениям, это исключалось — ведь они с Лили раньше не были знакомы. Конечно, он мог соврать, выдумать сказку на ходу, чтобы запутать ее ради каких-то подлых целей; а мог просто смеяться над ней, над ее любопытством и доверчивостью. Но что-то Лили подсказывало, что Деррик не таков, не способен ни на первое, ни на второе. Пусть лицом он и не прекрасный принц, а нравом — не отважный рыцарь, но свои достоинства у него имелись, среди которых — доброта и прямодушие. Во всяком случае, если он врал или уходил от ответа, это сразу было заметно.
— Понятно, что ошибки исключены, — сказала она, бросив короткий взгляд на Деррика. — Но всякое же случается?
— Возможно. Я глубоко в эти ужасы не вникал — не дальше, чем нужно знать, чтобы разгадать проклятие и обезопасить себя.