Когда Олли начинал рассуждать о творчестве, Деррик неизменно терялся. Он даже примерно не представлял, какими законами управляется желание что-то создавать, а процесс рисования казался ему сродни волшебству. Поэтому найти нужные, поддерживающие слова он не смог.
— Мне кажется, ты слишком много думаешь о своем даре.
— Тебе не понять, Рик, — Олли покачал головой. — Между вдохновением и принуждением — бездна разницы. Хотя иногда кажется, что это одно и то же.
— Что ты пытаешься мне сказать? Ты не можешь контролировать себя?
— Наверное, мне лучше умереть, — пробормотал Олли. — Страшно представить, на что я способен.
Деррик поднялся, схватил его за руку и потянул за собой. Сердце почему-то сжималось. Когда он уже перерастет свой максимализм?
— Чтобы я больше таких глупостей от тебя не слышал! Давай умываться и в кровать.
Олли повиновался без возражений, но это ничуть не успокоило Деррика. Всю ночь он ворочался, слушал дыхание брата и оглушающее тиканье часов. Мэри Ди вновь и вновь спрашивала: «Возможно, ты готов жизнь за него отдать. А он за тебя?», на что находился ответ: «Наверное, мне лучше умереть». В окно светил измотанный месяц, ветер едва колыхал легкую занавесь, и Олли во сне казался нестерпимо взрослым.
***
Лили осталась ночевать с Дерриком, поскольку лечь можно было либо с ним, либо с Маргарет, и его общество выглядело как-то предпочтительней. Забравшись под одеяло, Лили дала себе слово, что завтра уж точно разберется с предательницей. Правда, вместо уверенности появилась непонятная робость. Или привычная? В Маргарет всегда было что-то подавляющее — теперь Лили это чувствовала, особенно если сравнивать их общение даже в годы дружбы с тем, как она ладила с тихоней Дерриком. Хотя можно ли применить слово «ладить» к человеку, которого уже не раз травмировал? Едва ли он получал удовольствие от подобной близости.
На сей раз Лили ничего не приснилось, и разбудил ее не грубый голос Маргарет, а солнечный луч. Идеальное утро. Вставать не хотелось. Уставившись в потолок, Лили задумалась, почувствовал ли Деррик хоть что-нибудь, пока она целовала его. Вспомнит ли он свои ощущения, когда очнется? Если нет, то что подумает, увидев синяки на шее? Надо же объяснить, откуда они взялись. Почему-то по-прежнему хотелось, чтобы Деррик отреагировал на случившееся. Ведь должно что-то измениться между ними — осязаемо! Неужели переломные моменты — в теории — на практике могут вылиться в неловкую ситуацию и забыться?
Лили не желала признаваться себе в этом, но ее женское тщеславие было задето. Она даже разозлилась, едва только поняла, что Деррик никогда не выделял ее из толпы. И хотя Лили всерьез не допускала возможность любви, все-таки льстила одна лишь мысль, что Деррик мог отдать ей сердце. Правда, на днях она решила, что мужчины по своей сути отвратительны. И, кстати, она замужем, пусть даже за подлецом. Похоже, ее кидало из стороны в сторону в последнее время. Будто жизнь запоздало опомнилась и решила что-то из нее слепить, да только до сих пор не определилась, что именно. И, наверное, бесполезно противиться переменам в себе. Лучше просто отдаться течению и ждать, к какому берегу прибьет.
Пора было вставать. Лили завозилась, спустила ноги с кровати, поморщилась, едва только ступни коснулись холодного пола. Оглянулась на Деррика. Солнечный луч устроился в его раскрытой ладони. Еще немного — и переползет на лицо, и тогда Деррик должен проснуться.
Почему-то столь обыденная картина показалась ей значительной. Может, мужчины как вид и отвратительны, а конкретно Деррик — ничем не примечателен и плевать на нее хотел, но в нем словно дремал источник тепла, способный согреть даже случайного человека. Лили поняла это еще той ночью, когда решила помочь ему сбежать от серых; а может, раньше, едва только они впервые встретились глазами в толпе. В нем будто жило что-то такое, чего ей всегда не хватало. Свет, ошибочно принятый ею за пустоту. Вовсе не холодный — просто ни для кого не особенный. Лили смотрела на спящего Деррика, и его связь с кошмарами становилась все более зыбкой. Вероятно, если бы не было другой, Лили все равно пришла бы ему на помощь, и их судьбы сплелись бы. Только без мыслей о «предопределенном будущем». Не тайны, стыдливо утаенные друг от друга, объединили бы их, а симпатия.
Лили потянулась к пальцам, обнимавшим свет. Осторожно дотронулась до них, и внутри всколыхнулось что-то странное, болезненное. Это ощущение не было похоже ни на легкость объятий в лесу, ни на грязь поцелуя. Так сжимается сердце от осознания, что где-то ошибся и ранил в первую очередь себя.
Как она вообще могла навредить человеку, который спас ей жизнь, заботился о ней? А теперь, когда ему самому требовалось внимание, она думала только о себе. Даже сейчас, глядя на него, она прикидывала, как заполучить побольше его бескорыстного тепла. Отвратительно. Стыдно. Нужно исправляться.
Легким движением она погладила Деррика по руке, и тут его пальцы сомкнулись на ее ладони. Она вздрогнула от неожиданности, но высвобождаться не стала. Прикосновение было приятным. Или даже нежным? Она слегка покраснела.
— Олли… — выдохнул во сне Деррик.
Лили словно кипятком ошпарили. Вздрогнув, она вскочила с места. Дура! Что она себе вообразила? Симпатия? Тепло? Ха! Деррик всеми силами пытался отогреть мертвеца. А ей в лучшем случае достанутся крохи.
— Нет никакого Олли! — крикнула она, поддаваясь нахлынувшей досаде, и при этих словах Деррик распахнул глаза. — Очнись! Больше нет никакого, мать его, Олли!
— Спасибо, что напомнила, — пробормотал он, поморщившись.
— Да у тебя все мысли только о нем!
Неуместные, несправедливые слова сами рвались наружу. Боясь добавить еще что-нибудь гадкое, спасаясь от тяжелого взгляда Деррика, она выбежала из комнаты.
Но какое же зло брало на незнакомого мальчика с черными волосами, мертвеца, с которым ей не тягаться! А еще на Деррика, неуязвимого в своем праве на горе, и на саму себя, научившуюся только ранить.
***
Когда Лили как раз немного успокоилась, привела себя в порядок и позавтракала, появилась Маргарет. Они столкнулись в дверях, и атмосфера разом накалилась.
— Вот что, — сказала та без предисловий. — Я знаю, что нам надо кое-что уяснить между собой. Все, что я тебе написала, — правда. Да, я спала с Джейком. Это реальность. Я — реальность.
Лили поперхнулась от неожиданности.
— Ах ты… Да ты просто шлюха! — бросила она, пытаясь унять начавшуюся дрожь. — Трусливая к тому же. Написала и сбежала!
— Он был моим единственным мужчиной, так что я шлюха не в большей степени, чем ты. И, в отличие от тебя, я люблю его, — заявила Маргарет с нажимом.
Да откуда ей знать, каковы чувства Лили? Взялась тоже сравнивать.
— Может, ты еще обвинишь меня в том, что я украла твое счастье? Не тебе он сделал предложение.
— Да что ты. Ты ему была интересна просто как инкубатор, разве я не писала об этом?
Циничные слова хлестали хуже пощечин. Лили зажмурилась и сжала кулаки:
— Ты грязная…
— Успокойся. Вы оба сейчас от меня зависите, забыла? Одно мое слово — и тебя с твоим другом вышвырнут на улицу.
— Да и пожалуйста! — крикнула Лили. — Лучше на улице ночевать, чем оставаться в одном помещении с такой, как ты!
Маргарет насмешливо прищурилась:
— А Деррику это на пользу пойдет? Я только что от него, а ты почему-то прохлаждаешься все утро. Ему надо уколы делать, постельный режим соблюдать. Но тебе ведь плевать на него? Да?
Лили вспомнила свое недавнее поведение и покраснела. Она была порядком сбита с толку. «Плевать» — неуместное слово, разумеется, нет. Ей нужен Деррик. Его свет, кровь, жизнь.
— Если продолжишь в том же духе, угробишь его, — заметила Маргарет. — Научись думать о ком-то, кроме себя, иначе останешься одна. У тебя не так много близких, чтобы расшвыриваться ими, не правда ли?
— У меня есть мать, — заявила Лили. Хотя что она пыталась доказать этой змее?