— Ладно, начистоту. Ты сказала, что не собираешься учитывать мое мнение. Так вот, я твое — тоже. Раньше я пытался говорить с тобой, достичь согласия, но теперь разговоров не будет. И я не потерплю попыток вмешаться в мою жизнь.
— Значит, война?
Он ответил ничего не значащей улыбкой.
— Что ж, попробуй дать мне отпор, когда на ногах не стоишь, — сказала Лили, повернулась и вышла, хлопнув дверью.
В коридоре она остановилась, пытаясь унять бешено стучащее сердце. Кажется, это первая серьезная ссора с Дерриком. Во всяком случае, первый раз, когда он вздумал не только высказаться, но и настаивать на своем. Но не так уж важно, чего хочет Деррик. Пока он болен и беспомощен, он лишен свободы. Лили без труда заставит его подчиниться.
Как вообще дошло до того, что они перестали уважать друг друга? Возможно, Лили действительно слишком давила на Деррика. Но ведь она не принуждала его идти с ней. Во всяком случае, не всегда. Да и сейчас он ведь не по вине Лили застрял на одном месте. Приболел, тут ничего не поделать. Надо беречь себя и лечиться до полного выздоровления. Лили, между прочим, за ним ухаживала, а вместо благодарности получила в лицо: «Я не собираюсь учитывать твое мнение». Да и пожалуйста, на здоровье, какая разница. Ведь все будет так, как нужно Лили.
И как же?
Убивать Деррика у нее больше не было намерений — это точно. Только спасать. Мысленно Лили построила идиллическую цепочку: долгий путь на Север, родители Деррика, объятия, слезы. Если они живы. Если будут рады ему. А потом? Отступить в сторону? Мучиться с другой, как с утренней тошнотой, заставить себя забыть Деррика, вернуться — куда?
Хорошо, в мире еще полно замечательных людей и мест. Желание остаться с Дерриком — не более чем детский каприз. Но дети быстро и легко расстаются с мимолетными привязанностями. Деррик вскоре либо умрет, либо выздоровеет, и оба варианта предполагают, что Лили придется уйти. Она с ним лишь до тех пор, пока туман в его глазах не рассеялся. Но не слишком-то приятно играть роль призрака в чужой жизни.
Лили съежилась и сползла на пол. Неумолимое время бежало вперед, пока она представляла, как перестанет обнимать Деррика, просыпаться с ним, задерживать на нем взгляд. Он стал ей братом, тенью, снимающей стеснение, светом, в котором сладко греться. Вот только он не подозревал об этом. И хорошо, потому что иначе сразу сбежал бы.
Да, вот чего она хотела. Не смерти и не спасения для Деррика, а его самого, себе, целиком. Не в плотском смысле и не в духовном, не любви, а получить судьбу Деррика в свое единоличное распоряжение. Владеть им, не обладая; влиять, не выказывая на то желания. Занять его мысли, чувства, даже сны. Словом, Лили хотела заменить Олли. На правах творения, опосредованно получившего кровь создателя.
Но это — лишь несбыточные мечты, а пока следует позаботиться хотя бы о том, чтобы Деррик не удрал от нее, едва встав на ноги. Хватит откладывать планы на потом. Она сама пойдет в больницу и договорится, чтобы кровь Деррика приняли на анализ. Даст взятку кому нужно, убедит врачей, что он помешанный. Пусть с ним обойдутся как-нибудь так, чтобы у него на всю жизнь отшибло желание стать живой вакциной. Но помягче. Детали можно продумать на месте.
Нехотя Лили повернула дверную ручку и боком протиснулась обратно в комнату. Деррик лежал с закрытыми глазами и дышал с присвистом. То ли заснул, то ли впал в беспамятство — пойди разбери с этими больными. Лили опустилась на колени возле стула с его сложенной одеждой, пошарила в кармане куртки и вытащила несколько смятых купюр.
Должно хватить. Лили улыбнулась, повернулась к Деррику и быстро поцеловала его в горячий висок.
— Спи, — велела она, уверенная, что он не слышит. — А уж я о тебе позабочусь.
***
Как только за Лили захлопнулась дверь, Деррик с шумом перевел дыхание и прислушался. Легкие шаги рассыпались по коридору и смолкли. И куда она понеслась, украв деньги?
В любом случае это его уже не интересовало. Нужно бежать, пока Лили не вернулась. Она одержима, и оставаться с ней чревато крахом для всех планов Деррика. Довольно он спал и позволял распоряжаться собой. Ему нравилось плыть по течению, но пора признать, что отдых затянулся.
Прежде ему не приходилось всерьез задумываться, куда и зачем он идет. Было только ясно, что оставаться на Юге невозможно и нужно умереть. Деррик надеялся потеряться, раствориться в пути, размазаться по дороге, как желтая грязь. Но расставаться с жизнью он не спешил, несмотря даже на то, что само его тело, подтачиваемое упадком сил и духа, успело сделать за смерть половину работы. Странное упорство заставляло Деррика двигаться дальше, и прежде его поведение объяснялось необходимостью выполнения предсмертной просьбы Олли. Но нынешнее путешествие все меньше походило на наказание. Перед мысленным взором Деррика, один за другим, представали люди, нарочно или нечаянно урывавшие его боль, сочувствие и симпатию: Лили, одинокая и запутавшаяся, в вечной борьбе с собой; Маргарет, убитая любовью; Эдди, цепляющийся за никчемную жизнь на пороге смерти; Дерек — живой, открытый, совсем не похожий на Олли. Однако последний возвышался над всеми, делал их своими рабами, подобиями, инструментами, и открыто забавлялся, прорисовывая каждый шаг Деррика прежде, чем тот успевал ступить. Олли хотел для брата не наказания, а счастья, и как бы тот ни избегал сладкого дыхания жизни, Олли был сильней, умней и расставил по дороге множество ловушек. Одна из них звалась «родители», и в нее Деррик чуть не попался. Но неделя взаперти раскрыла ему глаза.
Беспокойство — вот настоящее имя силы, овладевшей им, и под этой личиной Олли вздумал спасти его. Деррик не хотел жить, но вместо того, чтобы утопиться, выбрал дорогу. Ему вздумалось умереть в неизведанном где-то, не имевшем ясных примет и координат. Зажатый до границ последнего рисунка Олли — до пейзажа, существовавшего лишь на словах, — Деррик вначале позволил себе следовать за девушкой, будто сошедшей с соседней картинки, потом — соблазниться мыслями о родителях, и только остановившись, вдруг понял, что Север, вероятно, и есть то самое место, где «ночное небо и океан». И дойти до него — значит не смерть, а спасение. Обретение дома.
Тогда Деррик очнулся. И даже разозлился немного на брата: ловко тот из могилы пытался влиять на чужую жизнь. Опутал рисунками, знаками, едва не отвлек от наказания. «На Север», — звал Олли голосом Лили, и его «я хочу, чтобы ты спасся» переплеталось с ее «я хочу тебя спасти». Но Деррик не собирался их слушать. Он должен отдать кому-нибудь кровь и таким образом расстаться со всеми незаслуженными подарками от Олли.
У каждого свое горе, уникальное, но пережитое тысячи раз. Много на свете и бездомных сирот, и братоубийц. Дорога принимает всех: путешественников и беглецов. Но если она ведет к лучшей жизни, а не к искуплению вины, что ж, честному человеку придется от нее отказаться.
Деррик спустил ноги с кровати, надел носки и тихонько обулся. Он нарочно прикидывался слабым и беспомощным, иначе Лили ни за что бы не оставила его одного. Впрочем, голова действительно кружилась, на виски противно давило. Правая рука беспрестанно ныла, и Деррик старался ее не напрягать, поэтому завязывание шнурков превратилось в целое дело.
Наконец он поднялся, тяжело опираясь на изголовье кровати, сгреб куртку и накинул на плечи. В ушах звенело, перед глазами стояло черное облако. Бывает, если долго голодать. Ничего страшного. Деррик подождал, и облако потихоньку рассеялось. Вздохнул с облегчением и вышел — вынес себя — из комнаты.
Улица ослепила и оглушила Деррика. Он с ходу на кого-то налетел, ощутил ответный тычок и услышал раздраженное: «Эй, приятель!» В голову вплыла мысль, что эдак ему запросто обчистят карманы, побултыхалась секунды две и выскользнула наружу. Думать было слишком трудно и к тому же некогда. Интересно, где здесь больница?
— Простите, а где здесь… — обратился Деррик к ближайшему прохожему и оторопел, осознав, что разговаривает с манекеном в витрине. Тот дарил улице скупую улыбку, одетый с иголочки, расфранченный. Почему-то показалось, что у него добрые и усталые глаза.