Продолжая удивляться самому себе, он отобрал у спящего рисунок, вгляделся. Линии изгибались, набегали друг на друга причудливой рябью. За грязными, рваными штрихами едва угадывалось лицо. Ни одной ясной черты, ни капли сходства не то что с Дерриком — с человеком.
Видимо, Ральфу совсем плохо, раз начеркал такую ерунду. Предыдущие портреты были узнаваемы. А этот, может, и не для чужих глаз создавался. Деррику стало стыдно, что он взял рисунок без дозволения, однако скачущие штрихи словно приглашали вглядеться внимательнее, не отрываться. Следя за пунктирной прерывистостью, Деррик заметил, что в сердце хаоса капнула и размазалась кровь. Все-таки Ральф испачкал свое творение. Сразу вспыхнула мысль: если б рисунок создал Олли, то чудовище ожило бы.
Деррик усмехнулся. Вот же он — чудовище. И действительно ожил: ничего не болит, полон сил. Что только с ними делать? Хотели ли жить создания Олли?
Отложив рисунок, Деррик отошел от Ральфа, распахнул окно и полез за сигаретами: давно хотелось курить. В лицо дохнуло мокрой взвесью.
«Я творю уродов!» — всхлипнул Олли в голове.
«Что вижу и нахожу красивым», — подхватил Ральф.
Деррик затянулся, закрыл глаза и представил Олли — нечесаного, с грязной шеей, с воспаленными порезами на теле. Что, если бы существовала сила, по природе противоположная его способности? Не закрытая от жизни, а напрямую связанная с ней.
Тогда Олли спас бы родителей. И полюбил себя.
Но что толку воображать мир, в котором все счастливы и ничего не случилось? Деррику снова стало стыдно — вместо беспокойства за Ральфа привычно задумался о прошлом. Будто в настоящем нечего терять. Он тряхнул головой и закрыл окно.
А может, и в самом деле нечего — ведь ему вообще-то плевать на Ральфа? Да, Деррик растаял от теплого отношения, а теперь еще и чувствовал ответственность за все, что натворила Лили, — но и только. Он мог бы встать, уйти и выбросить адрес, как в первый день знакомства с Ральфом. Он по-прежнему был свободен. Это ощущение походило на озеро внутри, тяжелое, усталое и равнодушное; но едва Деррик попытался дотронуться до воды, как его обожгла тревога.
***
На следующее утро Ральф потащил его к пресловутому знакомому, который согласен обменять документы на дыню или тыкву. Как и ожидалось, мошенник обитал в трущобах едва ли не страшней Двадцать девятой улицы. Ральф заставил Деррика надеть и натянуть на глаза шапку, скрывающую волосы. «Ты недостаточно рыжий», — объяснил он, намекая на то, что обоим с высокой долей вероятности намнут бока. Сам Ральф выглядел получше, чем вчера: отек с лица спал, а ожог и многочисленные синяки и ссадины делали его внешность только характернее, как он выразился. Деррик не понял, чему тут радоваться, но главное, что Ральф выспался и взбодрился.
Снаружи ощутимо схолоднуло; поскольку у Деррика не было подходящей одежды, ему достался чужой растянутый свитер с протертыми локтями. Обновка висела мешком, а в плечах оказалась узковата, но грела исправно. Критически оглядев куртку Деррика, Ральф отшвырнул ее в угол и отдал свою. Для себя же вырыл в недрах шкафа свалявшееся, проеденное молью пальто, пояснив, что обычно укрывается им зимой, но иногда можно и пощеголять в этом королевском наряде. Обнаружив во время поисков выцветший шарф, Ральф попытался повязать его на шею Деррику, но встретил сопротивление: даже мама на Юге так не переживала за одежду приемного сыночка.
Им пришлось прыгать через грязь по ветхим доскам и кускам кирпича, переправляться через стекленеющие лужи с амбициями морей. Один раз Ральф поскользнулся и едва не шлепнулся, но Деррик его поддержал. В другой раз к ним прицепились парни, курившие у подворотни, но Ральф сразу упомянул имя, заставившее всех притихнуть. «По-другому здесь не выжить», — втолковывал он потом Деррику, а тот лишь поражался, каким увертливым может быть его спутник.
От случайных лучей солнца облака казались порыжелыми. Деррик поймал себя на мысли, что скучает по Югу: по синему небу и расплавленному воздуху. Он не знал, зачем идет к мошеннику, почему согласился подделать документы; кажется, просто чтобы порадовать Ральфа. Выходило глупо, ведь и Ральф все придумал лишь для того, чтобы порадовать Деррика. Конечно, хотелось попасть на Север, но эта мысль давно затушевалась в сознании: так дети фантазируют о том, кем станут, когда вырастут, в действительности не допуская всерьез, что когда-нибудь вырастут.
Наконец оба подошли к просевшему, пересеченному трещиной дому. Ральф постучал три раза, потом, выдержав паузу, еще один. Внутри что-то громыхнуло, будто упала консервная банка, а затем дверь открыл человек неопределенного возраста с всклокоченными волосами.
— О, Ральф, ты пока не подох, — дружелюбно сказал он. — А кто это с тобой?
— Мой приятель. Ему можно доверять: он немой, не умеет писать и вообще придурок, — заявил Ральф. Деррик поперхнулся, но смолчал.
— Ври больше, твоим обществом и придурок бы побрезговал. Ладно, заходите, — пригласил хозяин и кивком указал на лестницу, ведущую вниз.
Спускаясь по узким ступеням, Деррик чувствовал, что наверняка связался с неправильными людьми. В подвале обнаружилось подобие мастерской: здесь вперемешку лежали холсты, подрамники, палитры и странные механизмы, вероятно, для фотопечати. Два узких оконца расчерчивали стены пыльными полосами света.
Хозяин хмыкнул, зажег керосиновую лампу и любезно предложил гостям стулья, сваленные у стены. Деррик выбрал единственный с полным комплектом ножек, Ральф остался стоять.
— Кто тебя так изукрасил? — спросил хозяин мастерской. — Этот приятель?
— Не твое дело, — сказал Ральф.
— Ты однажды допрыгаешься.
— Слушай, Робби, я не личную жизнь обсуждать пришел. Нам нужно разрешение на переход границы. И выправить паспорт. Сфотографируешь этого парня. Плачу таблетками, — и Ральф положил на стол несколько пузырьков.
Робби машинально сгреб предложенное, даже не взглянув на этикетки.
— Может, лучше себе оставишь? — поинтересовался он с неприятной улыбкой. — Ведь не зря их тебе выписывают.
— Выпишут еще, не переживай.
Деррик сидел, боясь пошевелиться и выдать уровень своего умственного развития, и думал о том, что Робби ему не нравится. Это был высокий, крепкий человек; такому развернуть бы плечи на просторе и заниматься физическим трудом, а не сутулиться и копошиться в подвале среди хлама, будто крыса. Глаза у него хитро поблескивали, губы неопределенно кривились, будто ему не то весело, не то противно находиться рядом с гостями. Однако Ральф — естественно или нарочно — выглядел расслабленным, и Деррик решил положиться на него.
— Слушай, у меня есть предложение. — Робби немного брезгливо сдвинул в сторону таблетки. — Если честно, этого добра у меня и без тебя навалом. Меня больше интересуют кое-какие сведения.
— О чем ты? — Ральф весь подобрался.
Улыбнувшись, Робби отщелкнул со стола толстую хлебную крошку.
— Кое-кто разыскивает южанина в районе Тридцатой улицы. По возможности без лишнего шума.
Деррик вздрогнул: о ком могла идти речь, если не о нем? В ту же секунду Ральф быстро схватил и сжал его руку, успокаивая. Все это не укрылось от внимания Робби.
— Предложение заманчивое, — протянул Ральф равнодушным тоном, — но никакого южанина я не знаю. А на кой черт он вам сдался? Микстуру из него гнать хотите?
— Лично мне от него пользы никакой, но кое-кто пообещал за него награду. — Робби скосил глаза на шапку Деррика. Тот сразу стащил ее: пусть видит, что волосы не черные.
— А с чего бы у нас завелись южане? — осведомился Ральф. — Я не видел, чтобы кто-то заезжал.
— Это всего лишь значит, что он не выдает себя.
— Просто гений маскировки. Эдак он должен в подвале жить, как ты. Должно быть, у него авитаминоз.
— Таких подробностей я не знаю, — сказал Робби с раздражением. — Только знаю, что у южанина есть некая «способность», и кое-кто чувствует, когда ее применяют.