Деррик на секунду смешался: не сразу вспомнил, что значит это слово.
— Я бы на твоем месте… — упрямо продолжил он, — я вот хотел отдать свою кровь…
Тяготило морально и физически, что Ральф чуть ли не висел на нем. На заумные речи, значит, силы находились, а два шага самому пройти трудно? Но, едва ощутив едкую досаду, Деррик тут же мысленно отвесил себе тумак. И откуда эта постыдная мелочность? Знакомая, к сожалению. Что-то тяжело ворочалось, поднималось изнутри — болезненное, разбуженное, раздраженное; и Деррик, еще вчера скованный апатией, сейчас чувствовал, как земля уходит из-под ног.
— Ха-ха, если ты не заметил, моя способность бьет по мне рикошетом, — сказал Ральф.
— Как это понимать?
Словно почувствовав раздражение Деррика, Ральф резко оттолкнул его, раскинул руки — паучьи лапы.
— Я беру энергию не извне, как, возможно, делал твой брат, а из себя. Восполняется она долго. И исцелять себя я не могу. Если я возьмусь массово лечить людей, то…
После сегодняшних треволнений Деррику казалось, что его уже ничем не удивишь, но тут словно ледяной водой окатили. Он остановился на месте, понимая, что теряет контроль над собой.
— То есть ты помог мне ценой своего здоровья? — ужаснулся он.
Ральф закатил глаза:
— Только не вздумай причитать. Я все делаю по своей воле и сам несу ответственность за свои решения. Понятно?
— Почему тогда мне нельзя спать на улице, а тебе можно вредить себе? — вскипел Деррик. — Почему я дурак, а ты, видите ли, несешь ответственность?
— Потому что у тебя в голове помутилось, и ты хочешь умереть бездумно, — терпеливо пояснил Ральф. — Это не настоящий ты. Надо вылечить душу, понимаешь?
— А тебе, что ли, не надо? — Деррик повысил голос, и во всех дворах залился хор собак. — Может, тогда и Олли сам принял решение и нес ответственность? Пятнадцатилетний мальчик?
— Да, черт тебя дери! Трудно понять такую простую вещь?
— Это было глупо, по-детски, самонадеянно! — Деррик двинул кулаком по ближайшему забору. — Да лучше бы я тысячу раз умер там! Он даже ни о чем не спросил меня!
— Он знал, что ты ответишь! — заорал Ральф.
— Я должен был защищать его, а не наоборот!
— Что поделать, если он оказался сильнее тебя! — Ральф закашлялся и добавил гораздо тише: — Просто оставь уже его в покое.
— Вы что, ненормальные? — вмешалась в их ссору старуха, деловито высунувшись из-за пострадавшего забора. — А ну идите отсюда! Все приличные люди на работе. Наркоманы!
Наличие посторонних ушей немного отрезвило обоих. Деррик сердито засопел, сжав кулаки. С трудом, но он заставил себя продолжить путь молча. И зачем он начал вопить на Ральфа, будто тот должен отвечать за поступки Олли? По-хорошему извиниться бы. Кажется, Деррик впервые всерьез разозлился с тех пор, как покинул Юг. До этого его оглушило разве что письмо от матери: удивило, задело, но не разгневало. Оно словно сдвинуло какой-то камень внутри, а сейчас Ральф вдобавок от души его пнул. Разбуженные эмоции давили болезненным сгустком, мешались и просились наружу — вот бы вывернуть все без остатка, чтобы внутри снова стало звеняще прозрачно и пусто. Ральфа хотелось то ударить, то прижать к себе.
А тот все не мог замолчать, продолжал, тревожа нервы, как пилой по металлу:
— Такие, как я или твой брат, приносят вред. Наша власть нам не по силам. Мы не умеем распорядиться собой.
«Но вы спасли меня», — чуть не возразил Деррик, но смолчал, чувствуя, что снова сорвется на крик.
— Нас не должно существовать, — подытожил Ральф. — И не смей равнять нас с собой. Ты потерялся в жизни, но это поправимо. И в желании брата уберечь тебя не было ничего неестественного.
— Я сыт по горло тобой и твоими поучениями! — Деррик не выдержал и схватил его за воротник пальто. Ветхая ткань протестующе треснула; в безмятежном взгляде Ральфа затаилось нечто острое, опасное.
— Ты, конечно, теперь уйдешь? — спросил он самым будничным тоном.
Почувствовав себя нелепо, Деррик отпустил его и сказал, надеясь, что голос звучит твердо:
— Я не позволю спасать меня снова.
— О боже! — Ральф согнулся от смеха. — Да кому ты нужен, спасать тебя?
— Не прикидывайся равнодушным, — пробормотал Деррик, хотя уже и сам не был уверен в том, что говорит. Злило, что его так просто сбить с толку. Подобно Олли, Ральф оставался вертким и неясным. Конечно, Деррик не хотел оставаться с ним. Но совесть велела обратное.
— Много же ты о себе возомнил. — Ральф ускорил шаг, будто и не висел только что на спутнике тяжелым мешком. — Я люблю рисовать людей, а не самих людей. Чувствуешь разницу?
— Нет, — признался Деррик, едва поспевая за ним. — То есть ты спас меня, потому что захотел нарисовать?
— Да, — Ральф подмигнул ему. — Я же сразу сказал, помнишь?
— Для меня это лишено смысла. К тому же я не из красивых.
— Красота бывает разной. — Взмахом руки Ральф обвел улицу. — Она везде, если научиться ее видеть. В мусорной куче, в сегодняшнем цвете неба. И в тебе она есть.
Деррик растерянно проследил за его жестом. Яснее не стало.
— А в тебе? — спросил он.
— А что ты на меня все переводишь? — засмеялся Ральф, шагнул вперед и упал лицом вниз.
Вскрикнув, Деррик едва успел поймать его; ладони Ральфа ненароком зачерпнули воды из лужи. Он был без чувств. Без особой надежды Деррик потряс его за плечи и позвал по имени. Ральф не реагировал — землисто бледный, обмякший. Пришлось взваливать его на себя. В глазах разом потемнело, на секунду мелькнула мысль, что сейчас Деррик упадет в обморок следом. Но, к счастью, Ральф весил не так много, как мог бы: сказывалась болезнь и жизнь впроголодь.
Зачем он вообще шел без посторонней помощи, злился, говорил о прекрасном, если чувствовал себя плохо? К чему эта рисовка?
Проклиная глупого Ральфа и злую судьбу, Деррик мысленно измерил расстояние до дома и совсем расклеился. Может, проще узнать у людей, где ближайшая больница, и доставить беднягу туда? Деррик огляделся. Судя по печальному опыту общения с жителями городских окраин, они скорее полезут в драку, чем предложат помощь. Пусть даже Деррик будет молчать и объясняться знаками. Да и хотел бы сам Ральф оказаться в больнице? Все-таки на него охотятся. Что, если результаты анализа крови выдадут его с головой? Деррик ведь не знал деталей — у кого лечится Ральф, кто выписывает ему таблетки. Какой-нибудь доктор-мошенник.
Хоть бы он очнулся и объяснил, как быть. Деррику стало стыдно, что он ничего не знает о Ральфе; грызла вина и за недавнюю детскую ссору. Волнение не идет на пользу здоровью, а ведь он сильно разозлился, когда Деррик налетел на него со своими проблемами и обвинениями в адрес Олли. Честное слово, лучше бы и дальше оставаться равнодушным к внешнему миру: и себе легче, и другим.
Выждав время, Деррик снова попробовал окликнуть Ральфа, но не получил ответа. По спине побежал холодок, сердце забилось в горле: а что, если он умрет?
Это было бы попросту абсурдно. Сама мысль казалась настолько странной, что Деррик едва допустил ее. Как будто он посадил растение и тут же выполол вместе с сорняками; или завалил выпускные экзамены два года подряд, засыпавшись на одинаковых вопросах. И все же: Ральф умирал, а Деррик не мог ни понять его, ни помочь ему. Круг замыкался, Деррик оставался беспомощен — везде чужой, всегда обведенный вокруг пальца.
Такие невеселые размышления сопровождали его, пока он тащил Ральфа через бесконечные трущобы, дав себе зарок, что попробует добраться до дома, насколько хватит сил. Но одних только сил оказалось мало; требовалось еще и везение. И если поначалу Деррика не трогали, даже когда он останавливался перевести дух — а с перебинтованным человеком на закорках он представлял собой прелюбопытное зрелище, — то ближе к дому жители Двадцать-таких-то улиц перестали пялиться и перешли к решительным действиям. Как назло, откуда-то возникли подростки, которые недавно кидались в Ральфа камнями.
— О! — вскричал один, тыча приятеля в бок. — Ты только посмотри, до чего дошли!
— Ха-ха-ха, дружок Ральфа его отделал!