— Позвольте рабочим проходить здесь, — уже мягче произнёс господин Даро. — Места и так очень мало.
— Прошу прощения, — леди Шаидар широко улыбнулась. И, прощально взмахнув рукой, ушла, даже не обернувшись на госпожу Гвелледан.
Илья почувствовал на плече руку лорда Даро и вздрогнул от неожиданности.
— С Санджифом всё будет хорошо, — сказал тот. — Врачи заверили меня.
Юноше стало неловко — он вдруг вспомнил, что это именно его друг заслонил собой, и в этой ситуации трудновато оказалось смотреть в глаза отцу Сафа. Петербуржец и не смотрел, он уставился себе под ноги и только кивал.
— А как он сейчас? Можно к нему?
— Нет смысла. Он спит. Проспит ещё двое суток — время основного заживления. К тому же ему всё равно нельзя ни пить, ни есть эти двое суток.
— Но как же…
— Будут кормить через капельницы. Методика отработана, не волнуйтесь. — Ещё один лёгкий хлопок по плечу, и лорд заспешил навстречу одному из своих старших офицеров, бледному даже по меркам аргетов. Он владел собой похуже, чем его лорд, и по его лицу стало очевидно — ему предстоит несколько малоприятных минут разговора и ещё более грозные последствия этого разговора.
Илья посмотрел на него сочувственно. Уж наверняка если с чем и могут быть связаны неприятности главы личной службы безопасности лорда, так это с ранением Санджифа. Юноша-аурис ощущал себя хитрецом, избежавшим справедливого наказания и заставившим отдуваться за себя другого, виноватого менее. Но и найти в душе силы принять гнев господина Даро на себя он не мог.
— Илья! — окликнул его Всеслав. — Тебе надо поесть и отдохнуть. Кстати, к вечеру, если ситуация не изменится к худшему, из Даро привезут Мирним и Машу. И ещё несколько девочек.
— Миру тоже отпустили?
— И не только Миру. Школа почти опустела, как видишь, все наши лучшие маги здесь. Учеников всё равно некому защищать, так что большинство семнадцатилетних, тех, кто изъявил готовность повоевать и кому это не запретили родители, тут, с нами. В большинстве это те, у кого с родителями или опекунами какие-то проблемы. Как, например, у Марии Лутчевой или Искры Доровой.
— Как?! Искра — сирота?
— Не сирота, — мастер хмурился. — Но её родители были категорически против её обучения в Оборотном мире, вообще обучения магии. И поскольку этот вопрос был решён регионом — проблема-то не частная, человек с неразвитым, но могущим проявить себя магическим даром способен стать серьёзной головной болью для окружающих, — Искре был назначен опекун. Один из болгарских кураторов, Росен Атанасов. Ему, само собой, сейчас не до неё. Так что я забрал и Искру — под мою личную ответственность. К сожалению, ситуация такова, что даже недообученные маги могут оказаться очень полезны.
— Всё настолько плохо?
Всеслав только отмахнулся.
— Не забивай себе голову ерундой. Если б ситуация была действительно ни к чёрту, мы бы вас всех отправили на родину, подальше от опасности. А вместо этого приволокли сюда, и именно потому, что всё балансирует на грани и нужно как следует подтолкнуть, чтоб добиться победы. Понимаешь?
— Ага, — приободрился Илья. Жёстковатая, грубоватая манера мастера убеждала лучше, чем самые красноречивые уверения.
— Иди. В том шатре наверняка найдут для тебя местечко. Поешь, потом отоспись… Запомни: главное па войне — найти минутку для обеда и часок для сна. Что урвал — то твоё. Иди.
И Илья зашагал к шатру, откуда его в самом деле не попытались прогнать, а наоборот, указали местечко, где можно было устроиться с удобством и при этом никому не мешать, принесли большую порцию крупяного супа с мясом и полбуханки хлеба — больше, чем он мог съесть за раз. Нервное напряжение только сейчас отпустило его, да и усталость дала о себе знать — у юноши внезапно затряслись руки, ослабли пальцы, и он, злясь на себя, был вынужден пристроиться полулёжа на мешках с припасами.
Горячая пища согрела лучше, чем докрасна раскалённая печь. К своему удивлению, он съел всё, что ему дали, и сам не заметил, как уснул прямо там, на тюках, уткнувшись носом в большой кожаный свёрток. Даже не заснул — просто отключился от реальности.
Разбудил его лёгкий ветерок, коснувшийся его лица, такой слабый, что, по идее, он едва шевельнул бы пламя свечи, где уж там разбудить измученного человека. Однако сон пропал, словно сдутая с зеркала пыль, и дело здесь было, наверное, в капризах чересчур напряжённого разума, Илью никто не будил, поэтому, даже осознав, что пустота бесчувствия сменилась реальностью со всем, что реальности полагается, он не спешил шевелиться или открывать глаза. Просто лежал и медленно осознавал себя.
— Не согласишься ли ты сыграть со мной в шахматы? — прозвучал совсем рядом голос госпожи Гвелледан.
В ответ — легчайший смешок госпожи Элейны и её же голос:
— Хочешь продолжить поединок? Не в схватке, так хоть за шахматами?
— Нет. — Леди-директор явно не собиралась поднимать перчатку. — Просто хотелось поговорить. Думаю, нам стоило бы оговорить кое-какие моменты, а то по-прежнему ведём себя, словно молоденькие глупышки.
Илья осторожно приоткрыл один глаз. Покрывало, которое должно было отделять его закуток от соседнего, опустили не до конца, виден был раскладной столик, пристроенный между грудами скарба, и два лёгких сиденья. На одном из них перед разложенным косметическим набором сидела госпожа Шаидар и приводила в порядок свои ногти. Леди Уин Нуар ждала ответа, стоя рядом с коробкой шахмат.
Со вздохом согласия госпожа Элейна бросила пилочку в футляр, застегнула пряжки и бесцеремонно смахнула набор со столика.
— Пожалуй… Присаживайся, давай сыграем. Ты предпочитаешь белые или чёрные? Мне-то всё равно, я и теми, и теми одинаково плохо играю…
Несколько минут звучало лишь негромко уютное постукивание обклеенных фетром донышек фигур по деревянной доске. Время от времени юноша приоткрывал глаз и укладкой смотрел на женские фигуры, тускло освещенные походным светильником, подвешенным к опоре шатра. На них приятно было смотреть.
— Это недопонимание, которое существует между нами уже больше двухсот лет, надо как-то прекращать, — глухо произнесла госпожа Гвелледан. — Тем более что причина его давным-давно в семейном склепе. Не о чем спорить.
Короткий необидный смешок в ответ.
— Да и тогда, собственно говоря, не о чем было спорить.
— Конечно. А всё-таки я долго тебя ненавидела.
— Знаю.
— Да, ненавидела. За то, что именно ты была с ним до самого конца.
— Кто же мешал тебе? — По тону голоса госпожи Элейны Илья догадался, что она задорно, иронично приподняла бровь, и, наверное, при желании её собеседница могла увидеть в этом обиду. Но желания такого у неё не оказалось.
— Думаю, ты и сама понимаешь. Многие обиды теряют своё значение лишь спустя годы. Нужно время, чтоб их пересмотреть. К тому же я, честно говоря, не верила в его поражение. Почти до самого конца не верила.
Леди Шаидар долго молчала.
— Я тоже долгое время ненавидела тебя, — призналась она вдруг. — За то, что тебе удалось родить от него ребёнка, а мне — нет. Только тогда мне и хотелось семью и ребёнка, больше никогда. Но вот, не удалось. Хотя сейчас я и думаю — может, это к лучшему. Я была освобождена от необходимости видеть, как убивают моё чадо только за его происхождение.
— Моего сына уже сто лет как нет на свете, так что эта причина непонимания тоже снята.
— Да, верно…
Они ещё какое-то время молчали, постукивая фигурами.
— Я думала, что всё ушло, — снова заговорила госпожа Гвелледан. — Что всё забылось. Но потом пообщалась с этим мальчиком, и одного только слабого напоминания об Эйтарде мне хватило. Одного только намёка на него — чтоб почувствовать что-то и к самому мальчику. Умом я понимаю, что если и есть у меня к кому-то настоящие чувства — то только к человеку, умершему двести лет назад. А то, что я испытываю к школьнику, — это всё иллюзия. Простое желание оказаться ближе к невозвратимому. Но сердце не сдаётся. Сердцу всё равно — иллюзия там, не иллюзия…