(Сторонники множества версий твердят — не теряя лица, «No mercy, my brothers, no mercy!» — английский король восклицал).
Пусянь, не дослушав те речи, но цели желая достичь, расправил могучие плечи и выдал свой собственный спич:
— Простите, но в этом вопросе я вам наступлю на мозоль. Нам вызов осмелился бросить… который по счету король? Нам вышло с германцами биться, мы их побеждали не раз! Так что, слизнякам бледнолицым уступим победу сейчас?! Поставим во вражеском стане, порезав британцев серпом, Бохайской империи баннер на фоне горы черепов! Разложим трофеи на глине, у Дувра белеющих скал. Зачем мне холодный Лондиний? Я замок другой подобрал. Ведь я превзошел Ланселота, при этом не ранен и цел. Я сяду на трон Камелота, где Артур когда-то сидел. Истерлась брони позолота, но помнит расчетливый ум, война — это наша работа, доспехи — рабочий костюм. Остались на наших тотемах дракон, волкодав и медведь. Но перья не носим на шлемах — так мы не собрались лететь!
— А если провалим задачу, падем под английским мечом?
— Коль им улыбнется удача, они пожалеют о том! Пускай наступают на грабли и вечно блуждают впотьмах — их воздух навеки отравлен, ведь мы превратились в нерях. Мы долго идем из Китая, и нас донимала жара. Мы так беспощадно воняем, что им задохнуться пора!!!
…Все прежние битвы ничтожны пред этой у Гастингс-села. Ее описать невозможно — настолько ужасной была. Все слилось в убийственном вихре, дорог и веков поворот, но слава о ней не утихнет, и память о ней не умрет. Но в песнях никто не услышит, как трупы за Черной Рекой клевали летучие мыши — стервятник не самый простой. Ее описать не сумеют, хоть будут пытаться не раз. Все прежние битвы бледнеют… А впрочем, продожим рассказ.
Виновный в чудовищном сливе толпе азиатских племен, король из Нормандии Стивен на склоне холма погребен. Был Рыцарь Столешного Круга прекрасной Матильды кузен. Погиб — небольшая заслуга, зато не отправился в плен, и даже не бросился в бегство — он жить не хотел в нищете. «Отдам за коня королевство» — слова на могильной плите. Чуть ниже приписка Пусяня:
«Покойся, мой царственный брат. Магистры Подвязки и Бани посмертно тебя наградят».
Других не оставив известий, иных не достигнув высот, живет он в легендах и песнях, и в сказках народных живет. А рядом, под каменным скатом, залитый в бальзам-канифоль, покоится Генрих Девятый, последний английский король.
Недолго стояли на месте, где трупы лежат до сих пор. Бохайцы вступают в Винчестер, идут в христианский собор. Там ждут англиканские братья, лежит золотая печать. И все представители знати — Пусяня решили признать. Пусть их уцелело немного, но каждый отчаян и крут. Решили довериться Богу, и Божий устроили Суд. Решение приняли скоро, немало потратили сил, победу в войне приговором Приватный Совет объявил. Пусянь приближается к трону (большой золотой унитаз) и ждет от британцев корону, в которой индийский алмаз. Законный властитель последний, сидевший на стульчике том — король Эдуард Исповедник — давно повстречался с Христом.
Не знавший подобного риска, зеленый — как твой купорос, совсем престарелый епископ озвучил опасный вопрос:
— Ты веришь в Христа, император?
— Я что, мусульманская дрянь?! Я даже крестился когда-то, — пытается вспомнить Пусянь. — Был старец по имени Нестор, смешной и забавный дедусь. Болтал об угрозах инцеста… Да, Кришной и Буддой клянусь! Он тоже любил синкретизмы. Два Рима под властью моей — отменим расколы и схизмы! — и выпил из банки елей. Его приближенные славят, и все англичане кричат:
— Гип-гип! Императору аве!!! Ваньсуй! Император виват!
— Венера, Плутон и Юпитер!!! — упали церковники ниц. — К британцам вернулся Пресвитер с далеких восточных границ!