Выбрать главу

Но груз этих воспоминаний, весьма для души дорогой, сейчас не волнует Пусяня, он занят проблемой другой.

— Что слышно в Британии нынче?

— Собачий не слышится лай. Страна — как без челюсти пинчер, — пытался сострить Хубилай. — Я здесь умираю со скуки, и блох развожу в бороде. К оружию тянутся руки, но цели достойные где?! Монгольские волки — не овны, — Толуя волнуется сын, — мы тоже на что-то способны, не только с тобой, господин!

— Путь к славе быть может порочным, — не к месту заметил Пусянь. — Я выбрал на глобусе точку. Мой друг, отправляйся в Бретань. С собой прихвати легионы, и сразу подмоги не жди. Да ладно, ты вроде ученый. К покорности край приведи. И герцога Красного Джона, - Пусянь покрутил кадуцей, - заменит тиран просвещенный в моем безупречном лице. Заменит тиран просвещенный, какого бретонец не знал! Я варвар, но только не Конан — другой породил сериал. Пускай боевые тамтамы врагам предвещают беду! Я знаю — ты чудные храмы построишь в стране Гвеннхаду.

Лишенный гордыни и спеси, тогда Хубилай-коммодор поклон Чингисхану отвесил и тут же оставил шатер.

— Огни загорелись на башнях, — другой полководец изрек, при этом намеренным кашлем внимание хана привлек. — Ты слышишь удары по рельсе, как будто зовут на обед? Восстали крестьяне в Уэльсе, и лорды валлийские вслед. Засады в ущелиях темных разбросаны здесь или тут. Их лучники — парни не промах, без промаха в яблочко бьют. Нас жалит с безумствием лерпий на стрелах размазанный яд. Пусянь поражения терпит — мятежники эти твердят. Душа еле держится в теле, унижен, закован в ярмо. И если ирландцы сумели, валлийцы тем более смо…

— Я понял, — Пусянь усмехнулся. — Какой бестолковый народ. Что, Артур еще не проснулся? Но он их уже не спасет. Восстание глупых — не смелых. Так в джунглях когда-то кричал «Ура, промахнулся Акела!» — вонючий Табаки-шакал. Придется топить в Кардигане мятежных валлийских щенков. Они не забудут Пусяня, в мешках опускаясь на дно!

И вскоре стервятники-грифы нашли на земле благодать. Бродили в руинах Кардиффа — они разучились летать. Клевали с ухмылкою глупой, с большим напряжением сил, великое множество трупов, что здесь император сложил. Вот в луже свернувшейся крови, свободной Британии сын, лежит благородный Глендовер, с ним рядом лежит Лливелин. Последний прерывисто дышит, безвольно срываясь на стон, но хрипы становятся тише, готов отойти в Аффалон.

Над ним, победивший силуров, на теле не чувствуя ран, стоял император манчьжуров, железный хромец Чингисхан. В Кембрийских горах отморожен, и в грязные шкуры одет, но ставший как будто моложе на десять-четырнадцать лет. Свой меч боевой целовал он, потом «милосердный» кинжал:

— Мне этого так не хватало, когда я в постели лежал!

— Доволен собой, кровопийца? — спросил Ллевелин короля.

— Конечно. Теперь я валлиец — куда чистокровней тебя!!! Я в битве не просто согрелся. На зависть далекой родне мной выпито крови Уэльса так много, что я опьянел. Могилы на каждой тропинке, скелеты на каждом углу — мои беспощадные бинги разбили твоих теулу! Твой мир погружен в одичалость. С драконом и желтым крестом два флага над ним развевалось — сгорели в дыханьи моем!

— Ты сгинешь, убийца наемный, в аду за такие дела![1] Ты стонами землю наполнил — ту землю, где радость цвела. Как сыр, что купается в масле, как будто Мальтийский Еврей, ты смотришь на бойню и счастлив, что принял участие в ней, взмахнув нечестивой десницей. С твоим приближением вновь из тел охладевших струится горячая красная кровь. Такому количеству трупов завидовать мог бы Циклоп. Неслыханный, дикий поступок неслыханный вызвал потоп. О, небо, что кровь породило — злодею за смерть отомсти! Землица, что кровь проглотила — убийцу теперь проглоти! — валлиец продолжил устало, — О жалких победах трубя, Пусянь, ты чудовищно жалок, но кто пожалеет тебя?

вернуться

1

An.

Foule Diuell, For Gods sake hence, and trouble vs not,

For thou hast made the happy earth thy Helclass="underline"

Fill'd it with cursing cries, and deepe exclaimes:

If thou delight to view thy heynous deeds,

Behold this patterne of thy Butcheries.

Oh Gentlemen, see, see dead Henries wounds,

Open their congeal'd mouthes, and bleed afresh.

Blush, blush, thou lumpe of fowle Deformitie:

For 'tis thy presence that exhales this blood

From cold and empty Veines where no blood dwels.

Thy Deeds inhumane and vnnaturall,

Prouokes this Deluge most vnnaturall.

O God! which this Blood mad'st, reuenge his death:

O Earth! which this Blood drink'st, reuenge his death.

Either Heau'n with Lightning strike the murth'rer dead:

Or Earth gape open wide, and eate him quicke,

As thou dost swallow vp this good Kings blood,

Which his Hell-gouern'd arme hath butchered