Николай Павлович Задорнов
Война за океан
КНИГА ПЕРВАЯ
Петровская коса
Глава первая
В КАЗАРМЕ
— Подобин, на пост! — услыхал матрос сквозь сон голос унтер-офицера Салова.
Иван Подобин быстро сел на нарах, вытянул жилистые руки, напрягаясь всем телом, словно силясь что-то стряхнуть с себя. Руки гнутся плохо, и «шкура» как задубела. «Как меня нынче одолело! — думает Подобин, — не цинга ли подбирается? Прилег соснуть перед вахтой и заспался». Унтер-офицеру пришлось потрясти Ивана за плечи.
Салов — низкий и плотный, светло-русый, стрижен ежом, с маленькими карими глазами, с веснушчатым лицом в мелких, частых морщинах. Он попал в экспедицию с брига «Охотск», который разбился здесь, в заливе Счастья, осенью прошлого, 1850 года и вытащен на берег. Команда осталась в экспедиции.
Унтер-офицер не уходил, ожидая, не придется ли еще раз будить.
В казарме душно и жарко. Два светильника с фитилями в жиру освещают нары со спящими людьми.
Недавно поужинали, многие улеглись, слышен храп, а иногда стоны. Кости у людей ноют: расчищали пост, откапывали из-под снега пушки и дома, занесенные позавчерашней пургой до крыш. Вокруг поста навалили валы больше чем в сажень.
У края чисто вымытого и выскобленного ножами стола горит свеча. На чурбане сидит рослый рыжеватый казак Парфентьев в матросской рубахе и шьет себе ичиги. Казаки экспедиции одеты в морскую форму. Парфентьеву завтра ехать на реку Амур через залив и горы — прямой дорогой в Николаевский пост. Непрерывно люди назначаются ездить туда и обратно.
Подальше нары перегорожены холщовыми и цветными занавесками. За ними живут семейные.
Слышно, скрипит зыбка. Матрена Парфентьева, высокая, худая, изможденная женщина, еще молодая, со скуластым лицом и карими глазами, качает ребенка и то напевает ему песенку, то ругает и грозит выбросить собакам. Старуха мать толкует с низкорослой смуглой соседкой — женой казака Беломестнова. Иногда в их разговор вмешивается Матрена.
Еще одна женщина — Алена Калашникова, — крепкая, молодая, со скуластым румяным лицом и коротким прямым носом, домывает пол. Она полуразогнулась, чтобы перевести дух, и обтирает потный лоб сгибом голой до локтя руки, а в другой держит мокрую тряпку над ведром и поглядывает с любопытством, как мучается, не оборя сон, сосед Иван. Она выскребла пол метлой с песком. У печи на веревке сушатся портянки, а на плите рядами, один на другом, — валенки и торбаса[1], меховые чулки, ичиги, все ступнями к горячей печке.
Заметив, что Алена смотрит, Иван Подобин несколько приободрился. Салов пошел дальше.
Алена, сунув босые ноги в валенки и придерживая на груди концы накинутого на голову платка, подхватила ведро с помоями. В дверях она столкнулась с молодым матросом Фоминым, несшим полную охапку березовых дров. Фомин взглянул на Алену исподлобья. Та прыснула и кинулась в дверь.
Из-за занавески выглянул муж Алены, матрос Мокей Калашников, назначенный недавно коком. У него черные усы под толстым вздернутым носом и брови черные и мохнатые. Лицо широкое и смуглое. Спросонья Мокей самодовольно и мельком глянул вслед жене, потом перевел взор на Фомина, который, стоя на коленях, укладывал дрова у печки. Обычно суровое лицо Мокея смягчилось и приняло насмешливое и презрительное выражение.
Иван Подобин нашел на веревке свои портянки, а у печи — валенки и обулся. Надел черную суконную рубаху, а поверх нее — полушубок и подпоясался потуже.
Вдоль одной из стен — стойка с ружьями. Матрос взял свою кремневку.
— Иван! — окликнули его с нар.
Скуластое лицо матроса Конева, старого приятеля и сослуживца, появилось из полутьмы.
У Конева белесые брови и узкие хитроватые глаза. Подобин и Конев вместе вышли из Кронштадта на бриге «Байкал» под командованием Невельского, побывали в Англии, обошли вокруг Горна, стояли в Южной Америке, справляли рождество на Сандвичевых островах[2] у гавайского короля, потом пришли на Камчатку, оттуда пошли на устье Амура, искали вход в реку. Конев, идя на шлюпке, заметил первый, что из бухты несет течение, и так открыли Амур. С тех пор прошло более двух лет, и вот уже вблизи входа в огромный амурский лиман на юге Охотского моря, на песчаной косе, отходящей от материка, Подобин и Конев зимуют на Петровском посту, который ставили здесь сами в день Петра и Павла с капитаном Невельским в прошлом году летом.
Конев говорит редко, он молчалив и хитроват. Подобин тоже слов на ветер не бросает. Он прямой, бесхитростный.