– Когда успело натащить столько? – удивилась мама.
– Ночью, наверное.
Вовка не понимал спокойствия взрослых. Ему казалось, что они притворяются. Рядом пальба идет, а они льдом интересуются.
– Мама, – тихонько напомнил он. – Стреляют.
Мама покачала головой:
– Да нет. Миловал Бог.
– Как это миловал?
– Тут район такой. Читал ведь про необъясненные атмосферные явления? Читал, читал, я видела книгу в твоих руках. Ну. должен знать, что такие явления иногда бываю очень шумными. Так что спускайся в каюту. Леонтий Иваныч обещал погонять тебя по немецкому.
И добавила, засмеявшись:
– Тертюха…
– Какая еще тертюха?
– Лед такой. Видишь, за бортом ледяную кашу?
9
По грубым командам боцмана, по грохоту сапог на палубе Вовка с тоской и восторгом понял, что «Мирный» действительно подошел к острову. Но сидел перед ним на рундуке Леонтий Иванович и остро поблескивал стеклами очков в железной круглой оправе.
Тире точка тире…
Вот тоже!
Мама наверху со снаряжением возится, а Леонтий Иванович, так называемый мужчина, отнимает у Вовки время!
Точка тире точка точка…
«Ишь ведь, морзянкой долбит…»
Тире точка тире…
«Это же буква К…» – дошло до Вовки.
Точка тире точка точка…
«А это Л…»
Точка тире…
Точка тире тире…
Точка тире…
«Клава!.. Какая еще Клава?… – растерялся, не понял Вовка. – У него разве жена есть? Ее Клавой звать? Как маму?…»
Точка тире точка точка…
Тире точка тире тире…
Точка точка точка…
Тире точка тире тире
Точка точка…
как бы случайно в ответ отстучал он.
Вовсе не хотел дразнить Леонтия Ивановича, но само собой получилось – лысый…
– Готов? – остро глянул Леонтий Иванович.
И предложил, ухмыльнувшись, будто знал что-то такое про Вовку:
– Начнем с перевода. Согласен?
И медленно продиктовал:
– Спартаковцы – друзья народа…
Наверное, вычитал про такое в книжке.
– Спартаковцы – опора народа… Переведи…
«Почему у него такой взгляд?… Почему его все боятся и редко с ним разговаривают?… – никак не мог понять Вовка. – И о чем это он постоянно шепчется с мамой?…»
Было, сам слышал.
Очки Леонтия Иваныча поблескивали, а мама слушала, затаив дыхание, даже руки сжала.
Интересно, что за бортом сейчас?
Все еще тертюха или какая-нибудь склянка пошла?
И что это за атмосферные явления, которые лупят по ушам, как из главного калибра?
Точка тире точка точка…
Точка…
Тире точка…
Тире…
Точка тире точка тире…
Точка точка…
«Лентяй?…»
Кто лентяй? Я лентяй?
– Вот так-то, братец! – остро хохотнул Леонтий Иваныч, будто поймал его на нехорошем. – Хочешь стучать, стучи отчетливей. Заруби это на носу. И давай попробуем по-немецки?
Языком Леонтий Иваныч владел. Это точно. Но вопросы его становились все более бессмысленными. Например, он спросил, чем занимается белый полярный медведь в знаменитом зоопарке Гагенбека?
– Как это чем? – возмутился Вовка. – Развлекает фашистов!
– Ну и дурак! – заметил Леонтий Иваныч. Неясно было только, Вовку он имел в виду или медведя? Но, скорее всего, Вовку. – Отвечай на поставленные вопросы развернуто. Ошибешься, поправлю.
И совсем не к месту спросил:
– Одежонка-то у тебя в порядке?
Этого Вовка не ожидал. И испугался.
Неужели Леонтий Иваныч подозревает? У меня карманы малицы набиты сахаром и сухарями. Две недели экономил на завтраках и обедах. И отчаянно замотал головой:
– У меня все целое. Мама смотрела.
– Ах, мама…
Круглые глаза Леонтия Иваныча подернулись под железными очками мечтательной влажной дымкой. Вовка даже разозлился. Спросил, отводя глаза в сторону:
– Леонтий Иваныч, а где вы так хорошо изучили фашистский язык?
– Фашистский?… Нет такого языка, братец!.. Есть прекрасный немецкий язык. На нем «Капитал» написан. Слышал про такое?… На нем говорили Гете и Гейне… Эрнст Тельман говорит на нем. Так что ты, братец, с выводами не спеши, а то вырастешь дурачком-попрыгунчиком.
– А все же, Леонтий Иваныч?
– Я в Поволжье рос, братец. Там немцев – пруд пруди. Видишь, пригодилось. Тебя учу.
– А зимовали где?
– В Тобольске.
– Да нет, я про Север.
– А-а-а… – протянул Леонтий Иванович. – Ну, бывал… На острове Врангеля бывал… Там вредительство обнаружилось… Встречался с твоим отцом, кстати… Крепкий товарищ… На Севере все друг другу помощники, но на него опереться можно… – Леонтий Иваныч несколько делано рассмеялся и блеснул очкаи: – Мы там маму твою расстраивали.
– Как это?
– А медведи нам мешали. Повадились к домикам, сил нет. То склад пограбят, то обидят собачек. Мы с Пашей, с отцом твоим, в один день разыскали сразу две берлоги. Только с карабином в берлогу не полезешь, да? А медведи не дураки, не выходят на воздух. Вот мы и надумали. У меня револьвер был системы «кольт». Старый, потертый, но ужасной убойной силы. По очереди лазали с Пашей в берлогу. А мама твоя сердилась, естественно!
– И вы лазали? – не поверил Вовка.
– А почему нет? – радовался Леонтий Иванович.
Вовка пожал плечами. Ну, отец – понятно… Но чтобы толстенький лысенький человечек полез в берлогу… Он же стихи читает про девочек… Да еще с «кольтом» в руках…
– А еще было… – вдруг задумался Леонтий Иваныч. Наверное, не додумал чего-то, теперь проверял на слух. – У нас радиста однажды унесло на лодке. Носило дней десять, он счет времени потерял. Хорошо, была вода. – Сквозь железные очки Леонтий Иваныч сурово уставился на Вовку. – Рыбу ловил. Прибило наконец лодку к берегу. Выполз, осмотрелся. Лето. Море зеркальное. Не замерз. Поднялся по берегу, а там… Рассказывать?
– А что?
– Дальше страшно будет.
– Тогда рассказывайте…
– Ну, поднялся по берегу, а выше как бы рыбацкий стан. Никого, пусто. Только на доске лежал человек… Нет, не буду рассказывать…
– Ну, Леонтий Иваныч!
Улыбка с лица радиста исчезла.
Рассказал, как ужаснулся увиденному на стане.
Гора рыбы лежала совсем нетронутая, серебрилась, а на доске – долговязый человек, руки на груди. Будто его положили так умирать, а перед этим аккуратно сняли кожу с головы вместе с волосами. «Не просто скальп, как индейцы снимали… – Похоже, Леонтий Иваныч проверял Вовку на смелость. – А всю кожу сняли, все мышцы, весь жир… Даже мозги вынули… Оставили голый череп… Понимаешь?… Пустой череп… Радист, увидев такое, чуть с ума не сдвинулся… Когда его нашли, он все удивлялся, что мы ничего не видим… А мы и правда не видели… Решили, что заболел человек головой, потому и привиделось…»