– Простите за философский вопрос, Ваше Королевское Величество… – сказал Черчилль, – а у нас, британцев, есть собственный проект устройства будущего, отдельный от того, что исповедуют континенталы и наши братья по разуму, англоамериканцы?
– В том-то и дело, молодой человек, что нет, – вместо короля проворчал адмирал Фишер, – вместо проекта у нас имеется целая охапка нужного и ненужного, которую мы нахватали за время предыдущего царствования, и желание хапать еще и еще, называемое «вечными британскими интересами». Если мы откажемся от этого, с позволения сказать, проекта, нас не поймет собственный народ, что чревато величайшими политическими потрясениями. Народ Британии согласен простить своим правителям очень многое, но только не отступление с достигнутых геополитических позиций.
– Да, это правда, – согласился Черчилль, – я и сам такой. Величие Великобритании для меня важнее всего…
– Призрак Величия, – хмыкнул король. – Ибо мы с Джеки много раз обсуждали этот вопрос и пришли к выводу, что наше могущество покоится на весьма зыбком фундаменте. Точнее, мы сами разрушаем свой фундамент, вытаскивая камни из-под основания, лишь бы еще на пару футов поднять вверх стены. Рано или поздно под натиском внешних сил и непогоды эта халабуда рухнет со страшным грохотом и погребет под собой так лелеемый вами Pax Britannica. Вот тогда британский народ, уставший и обескровленный, согласится на отступление, но будет поздно. Деградация, наступившая вследствие накопившейся усталости, станет необратимой, и мы скатимся на уровень какой-нибудь Дании или Швеции – маленькой страны, для которой все уже в прошлом. Метеор – он ведь тоже случился не просто так. Там, в другой истории, он грохнулся в безлюдной сибирской тайге, и очевидцами его буйства было не более сотни человек. Здесь Господь решил все по-иному и направил этот булыжник почти прямиком на Лондон, одновременно испытывая и русских и британцев. Русские свое испытание выдержали с честью, а вот Британия, особенно ее правительство, как вы знаете, оказалась не на высоте.
– Но ты-то, Берти, совсем не ударил в грязь лицом, – парировал адмирал Фишер, – и Уинстон, и многие другие, которые не бросились в безоглядное бегство, и в то же время не участвовали в бесчинствах и погромах.
– Вот как раз это говорит о том, что у нашей нации еще есть шанс, – парировал король, – там, в другом мире, мы пали в ничтожество после двух жесточайших войн, по сравнению с которыми знакомая вам война с бурами выглядела не более чем летними маневрами. В этом новом прекрасном мире, который строит для нас всех кузен Майкл, мы должны всячески избегать военных и политических авантюр. Впрочем, на лондонской конференции не все будет так просто, как нам хотелось бы. Одной фиксацией достигнутых политических рубежей дело явно не ограничится. Будущее Франции, скорее всего, станет предметом обсуждения, но не в смысле ограничения русских и германских интересов, а в смысле пристойного погребения старухи в красной шапке, сто лет изводившей мир своими завиральными идеями, а также дележа оставшегося от нее наследства. Вот где будет сломано немало копий и сожжено немало дров.
– Вы, Ваше Королевское Величество, предполагаете выдвинуть претензии на часть французских колоний? – осторожно спросил Черчилль.
– Да нет, Уинстон, Господь с вами, – невесело засмеялся король, – все это французское колониальное добро, так сказать, оптом, я готов всучить своему племяннику Уильяму за пару гнутых фартингов. Как уже сказал Джеки – если бы не внутриполитические обстоятельства, я бы еще устроил сортировку наших колониальных владений, повыбрасывав половину за ненадобностью, ибо они вытягивают соки из метрополии, не принося ничего взамен. Говоря о дележе наследства, я имел в виду территорию самой Франции, ибо просто уничтожить их Третью Республику будет недостаточно. Уже через небольшое время мы можем обнаружить, что убитое чудовище вновь возродилось из пепла и снова отравляет нас своими либеральными миазмами. Если вы хотите знать, к чему все это приведет всего через сто лет, то проштудируйте исторические материалы по периоду упадка языческого Рима. Истории свойственно повторяться, и иногда в весьма уродливом виде. Наша аристократия в смысле нарушения христианской морали и благочестия тоже далеко не безгрешна, но мировую моду на разврат и извращения продвигают в массы именно французы…
– Вы, Ваше Королевское Величество, считаете эту моду на распущенное поведение экзистенциальной угрозой для благополучия Британии? – спросил Черчилль. – Мне такие тенденции тоже не нравятся, но я бы не выставлял их на первый план, а предпочел бы бороться с чем-то более материальным, чем абстрактные идеи свободы, равенства и братства.