– Паша, Костя, – выкрикнул я, приоткрыв клапан палатки. – Идите сюда.
Оба, ввалились сразу же.
– Звали, командор? – все еще улыбаясь, спросил Крюков.
Видя их жизнерадостный настрой, я тоже улыбнулся и спросил:
– Чего это вас так развеселило?
Костя вытащил из-за спины свой ноутбук и поставив на столик, клацнул на воспроизведение.
– Вот, нам ребята из отдела информационной борьбы перекинули, поприкалываться.
На экране видна была огромная юрта, судя по всему кублатского хана, и поджав под себя ноги, в центре, на почетном месте, расположился местный певец-акын, с очень неплохой земной гитарой в руках. Присмотревшись, я его узнал, мне этого акына Лютерс представлял по весне – один из побочных сыновей хана Бурытая от наложницы. Помнится, кублатов тогда было с полсотни – их готовили для проведения народно-освободительной войны против хунов, по полной программе, от проведения террор-акций на вражеской территории, до идеологической борьбы. Этого паренька, звали, кажется Бальзай, и из него готовили пропагандиста, накачивая лихой смесью из коммунизма, национал-социализма и мусульманского экстремизма. Видимо, не зря учили, и семена упали в благодатную почву, поскольку Бальзай, оглядев три сотни собравшихся слушателей, взял первые пробные аккорды и запел:
«Кублаты, услышьте, услышьте мой зов, ведь мы, не склонялись пред силой, О чести взывают, могилы отцов, мы верою в предков едины. С годами мелеет, жизни река, а ветер крепчает, ну, что же, Чем больше врагов, тем смелее кублат, и сладостней привкус свободы. И вновь багровы облака, несметны полчища врага, И губы шепчут: О, Тенгри, цена свободы дорога. И пусть погибнем мы в бою, мы Степь не отдадим врагу, И пусть дороги нет назад – трусливым, не увидеть райских Врат. Так было от века, так было давно: Фан Хэй, Унирамуз и Шинхо, Хунское иго – это было давно, но прадеды не отступали. Синее знамя, над Степью родной, и пусть вас бесчетно, о хуны, Кублаты, вперед, все сравняем с землей, в единстве ведь вся наша сила. Дослушав песню до конца, я увидел, как седые старейшины кублатов утирают слезы умиления, а ханы и военные вожди, сжимают кулаки и выкрикивают здравицы в честь хана Ильдергиза, готового повести их на хунов. Что же, раз уж мы не можем ударить по державе хунов сами – договор подписывали наравне с романцами и другими, а Врата, они нам отдавать добровольно не хотят, то пусть отведают степное нашествие в полной мере, ведь кублаты, не одни на завоевание пойдут. А там, дальше, видно будет. Тем временем, певец Бальзай собрался петь вторую песню, и я остановил просмотр.– Что-то знакомое, никак вспомнить не могу, – сказал я.
– Так ведь это песня Тимура Мацураева, командор, – ответил Костя. – Чеченский певец свободы, который.
– Действительно, только русские заменены на хунов, Чечня на Степь, вайнахи на кублатов, а Аллах на Тэнгри. Мощное идеологическое оружие. Ладно, идите готовьтесь, скоро Врата вскрывать. Паша, с минуты на минуту должен появиться полковник Мит, сразу ко мне его.
– Есть, – оба козырнули и вышли.
Я снова упал в кресло, и набрал номер начальника ОИБ Степанова, благо, что теперь появилась возможность общаться находясь в разных мирах. Закупили несколько комплектов грайянских парных передатчиков, и на каждые наши Врата, установили по одному. Эти приборчики соединялись кабелем в пределах одних Врат и принимали все сигналы со спутников и местных передатчиков, а дальше, скидывали их на ретрансляторы, каждый в свой мир, и так по цепочке. Дороговато, и пропускная способность пока не очень, одновременно, система не более тридцати абонентов обслуживала. Ничего, для высшего командного состава хватает. Такого, между прочим, даже у эльфов нет, не додумались еще.
– Да, командор, – раздался в трубке голос Степанова.
– Здравствуй Илья Андреич, как поживаешь?
– Все в норме, спасибо. Чем могу помочь? Проблемы?
– Нет, никаких проблем. Сегодня видел выступление Бальзая, кто додумался ему Мацураева в репертуар ввести?
– Мы здесь ни причем, – сразу отнекался Степанов. – все делалось по заказу и с одобрения УВКР.