Мы двинулись в путь. Сейчас я уже не думал о том, как бы скорее достичь указанной точки. Нам нужна была вода. Да и еда, собственно, тоже. Солнце жгло нещадно. Щебенка хрустела под подошвами наших ботинок. Вокруг не было ни деревца, ни кустика – пустынные желто-серые холмы и трещины. Смола был зол, морщил лоб, сплевывал, пинал камни, попадающиеся на его пути. Остап, по-моему, больше всех мучился от жажды; на его спине расползлось большое темное пятно от пота. Он тяжело дышал, гремел ботинками и поминутно озирался по сторонам, то ли опасаясь встречи с патрулем, то ли надеясь увидеть арык или озерцо. Удалой, убежденный в том, что воду при желании можно раздобыть даже в жерле действующего вулкана, не ленился нагибаться, вырывал ладонями лунки, пробовал на ощупь песок, рассматривал попадающиеся на пути камни, пытаясь по одному ему известным приметам найти признаки близкой воды.
Через час мы уже едва волочили ноги. До точки оставалось чуть больше километра, но мы готовы были идти еще сколько угодно, если бы знали, что там мы найдем воду.
– Опять кишлак, – произнес Остап, вытирая рукавом мокрое и красное лицо. – Нам туда, командир?
Мы стояли на краю зеленого поля, к противоположной стороне которого вплотную примыкали дувалы. Нас уже не удивляло и не бесило то, что очередная маршрутная точка снова оказалась в кишлаке. Значит, это не ошибка, не случайность. Это система. Так было надо кому-то – чтобы мы шли к цели через кишлаки.
– По всем признакам, которыми я располагаю, – произнес с умным видом Удалой, срывая тоненький, сочный рисовый стебелек, – где-то рядом должна быть вода.
– Можете меня расстрелять, – добавил Остап, – но я радуюсь тому, что мы снова приперлись в кишлак. Убьют нас или нет – это еще вопрос. А вот напьемся мы здесь гарантированно.
– Я схожу за водой, командир, – не то спросил разрешения, не то сказал утвердительно Смола, покусывая рисовый росток. – Я принесу ее, даже если последний литр хранится у имама этого кишлака. Поверьте мне.
Он поправил ремень на плече, похлопал ладонью по винтовке и уже собрался сделать первый шаг, как я взял его за локоть.
– Постой. Не надо никуда идти.
Только сейчас мы заметили, что на противоположном краю поля, чуть высунувшись из-за дувала, стоит пацан лет двенадцати в черном шальвар-камизе и держит на плече внушительного размера кувшин. Лилась бы из кувшина вода, а вместо пацана стояла бы голая девушка – один в один была бы картина Энгра «Источник».
Остап, сунув пальцы в рот, пронзительно свистнул и помахал рукой.
– Эй, бача! Come to us!
Мальчик не реагировал. Единственное, что он сделал, – так это вышел из-за дувала и демонстративно, словно рекламируя или дразня, переложил кувшин с одного плеча на другое.
– Он не понимает по-английски, – сказал Смола.
– Надо его чем-нибудь заманить, – предложил Остап.
– Он сам придет, если ты не будешь так громко кричать и размахивать своими ручищами, – посоветовал Удалой.
– А чем тебе мои руки не нравятся? – пожал плечами Остап.
– Нравятся. Хорошие руки. Зависть горилл.
Смола, знающий несколько слов и фраз по-арабски, опустил винтовку на землю, поднял руки над головой и насколько мог миролюбиво крикнул:
– Маша! Андак майун? Шариба! (Иди сюда! Вода есть? Мы хотим пить!)
Мальчик понял и, не торопясь, пошел к нам по меже, разделяющей посевы риса.
– Такое ощущение, – произнес Остап, сплевывая под ноги, – что он нас ждал здесь с этим кувшином.
– Да, конечно, – съязвил Смола. – Фролов позвонил ему и сказал, чтобы тот нас напоил.
– Лишь бы не до смерти… Кто первым будет?
– Я первый, – предложил я, но Остап возразил:
– Нет, командир, ты нам еще пригодишься. Давайте лучше я.
– После тебя, как после коня, там пить уже нечего будет, – отозвался Смола и облизнул пересохшие губы.
– Тогда я, – решил Удалой, и против его кандидатуры никто возражать не стал.
Мальчик шел не спеша, но без опаски, глядя себе под ноги, чтобы не оступиться. Не дойдя до нас метров пять, он остановился, покачал кувшин, чтобы в нем булькнула вода, и, протянув ладонь, потребовал:
– Нукуд!
Мы переглянулись.
– По-моему, – неуверенно произнес Смола, – он денег хочет.