– Точнее, как сказали, – поправил меня лейтенант. – Врать тоже надо уметь. Я велел Ричарду сказать, что вы из местного отряда самообороны и мы вместе пошли добивать талибов, которые взяли нас в плен.
– Интересная версия. Убедительно. Мне с детства мама говорила, что я как две капли воды похож на талиба.
– Да, но я не уверен, что Ричард сможет рассказать об этом убедительно, – продолжал Дэвид, не заметив моей иронии.
– Значит, тебя будут искать. Наверняка уже ищут.
Дэвид кивнул.
– Конечно, ищут. Они не прекращают поиски с того дня, как мы попали в плен. Но ты не волнуйся. Отсюда до склада – рукой подать. Рано утром выйдем, и через пару часов будем уже на месте… Я даю слово офицера, Эндрю!
Мы пожали друг другу руки.
– Никогда не думал, что в американской армии есть понятие «слово офицера».
Дэвид подумал и с грустью ответил:
– В армии нет. Среди офицеров – еще есть. Но многое зависит от того, какой офицер. Мы иногда сами себе придумываем моральные ценности. А потом, когда вопрос касается жизни или смерти, не знаем, как от них откреститься.
Остап начал разносить горячие банки. Из пучка соломы он связал жгут, которым крепко обхватывал закопченные бока банки.
– Меня давно терзает один вопрос, – сказал Остап, опуская на пол перед Дэвидом банку. – Сколько вы зарабатываете в месяц?
– Вот учу, учу тебя, – заворчал Удалой. – А ты опять за свое. Это неполиткорректный вопрос.
– Почему же? – улыбнулся Дэвид. – Я могу ответить.
– Не надо! – властно махнул рукой Удалой. – Отвечать на него – тоже неполиткорректно. Мы воспримем это как оскорбительный намек на наши нищенские оклады.
– Правда, что ли? – осторожно спросил Дэвид.
– Правда, что воспримем или что нищенские? – уточнил Удалой.
Дэвид не стал уточнять, махнул рукой и рассмеялся.
– Вы шутите. Не думайте, что все американцы такие уж твердолобые. Очень многие понимают, что наша политкорректность зашла уж слишком далеко. И все равно нам ее навязывают.
– Кто? – в один голос спросили Остап и Удалой.
– Те, кто хочет стать невидимым. Так легче жить.
– А что значит «невидимым»? – спросил я.
– Ну, это… это тот, чьи особенности трудно скрыть. Например, чернокожие. Они считают, что чернокожих в Америке недолюбливают, но пытаются устранить не причину этой нелюбви, а внешний признак. Или гомосексуалисты. Теперь вот приемные родители требуют отменить слова «мама» и «папа». Меня, если честно, это глубоко оскорбило!
– У вас есть жена… ой, простите… есть семейный партнер? – спросил Удалой.
– Перестаньте говорить со мной, как с идиотом, – беззлобно ответил Дэвид. – У меня есть невеста. Она живет в Мичигане и, надеюсь, скоро станет моей женой.
Смола, не принимающий участия в этой увлекательной беседе, выудил из вороха сена соломинку, аккуратно проткнул ею пакет. Осторожно наклонив его, он через соломинку наполнил до половины пустую банку из-под каши. В результате этой операции не было пролито ни единой капли.
Первым традиционно пил я. Не могу сказать, что выпивать нам с парнями приходилось часто. Пьянки, в отличие от боевых операций, по пальцам пересчитать можно было. У меня на даче хорошо гуляли, когда мне тридцать пять стукнуло. В ледяной пещере баварских Альп как-то крепко напились. На судне «Академик Курпатов» оттянулись по полной, вылакав семь бутылок гавайского рома… Ну, еще пару-тройку раз посидели за столом в нормальных, человеческих условиях. Вот, собственно, и все.
Я поднял тост за слово офицера. Дэвид прокомментировал: «Да, это прекрасный тост!» Смола по-русски прокомментировал его комментарий: «Ну-ну, посмотрим!» Я выпил и сделал Смоле знак, чтобы следующим пил Дэвид.
Лейтенант, как оказалось, этот напиток пробовал впервые. Некоторое время он рассматривал содержимое консервной банки, затем осторожно поднес к лицу и втянул носом воздух.
– Что это? – спросил он.
– Виски! – язвительно произнес Смола.
– Концентрированная верблюжья моча, – выдал свое сравнение Остап.
– Объект исламского грехопадения… – вставил Удалой.
– И просто русского падения, – подвел итог я. – А вообще-то это шароп, афганская самогонка. В просторечье – кишмишовка. Пей, не умрешь.
Дэвид сначала намочил лишь губы, пробуя пойло на вкус. Потом сделал небольшой глоток. Замер, прислушался к ощущениям. Ему с трудом удалось сдержать гримасу отвращения.
– Я хочу выпить за наш союз, – сказал он, немного волнуясь, отчего голос его дрожал. – За священное воинское братство. Американцы и русские никогда не были врагами, никогда не воевали друг против друга. И то, что вы – самые лучшие в мире союзники и друзья, убеждаюсь снова. Теперь я всегда буду знать, что русские – это честные и искренние друзья…