ГЛАВА 29
– Четырнадцать пропущенных вызовов, – сказал Остап, глядя на смартфон. – Командир… наверное, пришло время ответить ему?
– Давно пора, – отозвался Смола. Он нервно ходил вокруг Дэвида. Затем резко остановился. Надавил на кнопку на рукоятке пистолета, извлекая обойму. Ударом ладони загнал ее обратно. Снял с предохранителя. Оттянул затвор пистолета. Отпустил. Пистолет клацнул… Смоле не терпелось приступить к казни.
– Остап, – сказал я. – Брось смартфон в угли. Он нам больше не понадобится.
Остап переглянулся со Смолой, будто не был уверен, что правильно расслышал и понял меня. Он раскрыл ладонь, со смешанным чувством посмотрел на смартфон, но кинуть его в кострище все же не решился.
Я подошел к Смоле.
– Пистолет, – сказал я, протягивая ладонь.
– Что?! – переспросил Смола, и судорога боли исказила его лицо.
Я вырвал пистолет из его ладони, вытряхнул обойму и оттянул затворную раму, извлекая из ствола патрон.
Смола не понимал, что я делаю.
– Подними его! – приказал я, кивая на Дэвида. – Пусть умоется. Хороним Удалого и через десять минут выходим.
Смола нахмурил брови, уставившись на меня черными глазами.
– Я не понял… Ты собираешься идти с лейтенантом??
– Именно так.
– Но… – у него перехватило дыхание от негодования. – Но как мы можем позволить ему жить?! Почему Удалой мертв, а эта гнида еще живет? Почему он еще дышит, смотрит, слушает?? Командир, что ты делаешь??
– Смола, я делаю то, что должен.
– Нет, нет, нет!! – вдруг закричал Смола. – Ты должен пристрелить его сам! Сейчас же! Немедленно! Ты должен это сделать, потому что мы тебе верим, потому что ты всегда был справедлив и беспощаден к врагам! Если доверишь это сделать мне, я буду тебе благодарен! Если прикончишь его сам – я не обижусь!
– Его никто не тронет, – твердо сказал я. – Выпей воды и успокойся. Нам скоро выходить…
Тут даже скупой на эмоции Остап опешил:
– Командир, Удалой погиб из-за Дэвида. Такие вещи прощать нельзя. Я сдохну от ненависти, если мы его не расстреляем. Зачем он нам? Ему нельзя верить! Он не приведет нас к складу, поверь мне. Он снова подставит нас…
– Остап, оставь свое мнение при себе, – жестко ответил я. – Я не советуюсь с вами. Я приказываю.
– Это все так… Но скажи – разве я часто ошибался? Я когда-нибудь говорил откровенную чушь?
– Командир! – взревел Смола, который накрутил себя до предела и, по-моему, уже не отдавал отчет своим словам и поступкам. – Считай, что я подал тебе рапорт об отставке!! Но эту суку я расстреляю!! А потом делай со мной что хочешь!! Мне пофиг!! А свой долг я все равно выполню!!
Кажется, наступил момент, когда надо было проявить железную волю. Я подскочил к Смоле и схватил его за горло.
– Нет, парень, ты ошибаешься!! – закричал я ему в лицо. – Я не принимаю от тебя рапорта! Можешь сожрать его и запить шаропом! Ты будешь подчиняться мне и выполнять мои приказы, какими бы абсурдными они тебе ни казались! Ты на себе понесешь американца до склада! Ты будешь целовать его в *опу, если я тебе прикажу! Ты хорошо меня понял, Смола?! Никаких непоняток не осталось?!!
Смола скрипнул зубами. Кадык на его горле дернулся.
– Ну, смотри, командир, – процедил он. – Не пожалей…
Дэвид во время нашей ругани не менял позы и боялся пошевелиться. Он стоял на коленях, низко опустив голову. Из разбитого носа крупными тяжелыми каплями шла кровь. Плечи его вздрагивали, словно время от времени к его телу подносили оголенные электрические провода. Он понимал, что решается его судьба. И все же не терял достоинства, не оправдывался и не вымаливал прощения. Я думаю, что приставь к его виску пистолет, он не изменил бы себе, а лишь закрыл бы глаза да прошептал прощальную молитву. И, может быть, вспомнил о своей невесте из Мичигана да мысленно попросил бы у нее прощения за то, что дал напрасную надежду.
Впервые у меня с солдатами произошла такая серьезная размолвка. Но я не думал о том, как мы потом будем мириться, если, конечно, выживем. Мы ссорились не раз. И даже били друг другу морды. Но никогда не предавали друг друга, потому душевные раны были легче, чем физические, и заживали быстро. У меня сейчас не выходил из головы этот поганый склад с наркотой. Он для меня был как заноза под ногтем! Я должен был во что бы то ни стало сжечь его и при этом не сыграть по сценарию Фролова!
Доверить лейтенанта моим взбешенным парням я не рискнул и потому приказал Остапу и Смоле вырыть могилу во дворе, а сам остался охранять Дэвида.
Надо было торопиться. С минуты на минуту к горящему вертолету должна была прибыть поисково-спасательная группа. Прежде чем опустить Удалого в яму, я снял с него куртку. Опережая недоуменный вопрос, ответил:
– Не хочу, чтобы он остался в американской форме. Он все-таки русский солдат.
И сам положил Удалого в могилу. Накрыл его лицо куском ткани и кинул горсть земли. Остап не скрывал слез. Смола сквозь зубы бормотал:
– Все равно ему не жить… Все равно я ему кишки выпущу…
Мы закопали Удалого и дали очередь из всех стволов. Смола, возвращаясь в сарай, как бы нечаянно толкнул меня плечом. Я сделал вид, что не заметил этого.
– Не сейчас, так чуть позже, – выдавил из себя Смола, обернув ко мне черное от копоти и ненависти лицо. – Или я, или он. Нам двоим на земле не жить. Запомни это, командир…
Остап, выпуская пар, вышиб ногой оконную раму и, подчеркнуто не желая выходить через одну дверь с Дэвидом, выбрался наружу через проем. Смола действовал более целенаправленно и перед тем, как выйти из сарая, сильно ударил локтем лейтенанта в лицо. Пока он упивался своей местью, а Дэвид бесшумно корчился, я успел незаметно распороть подкладку куртки Удалого и выковырять оттуда жетон.
Мы бежали друг за другом в ночи, взвинченные до предела, ненавидящие всё и вся. Первым – Дэвид. За ним, прикрывая его спину, я. Остап и Смола гремели ботинками на небольшом отрыве от нас. Дэвид часто оборачивался, и я видел его мертвенно-бледное, залитое лунным светом лицо.
– Эндрю… – часто дыша, шептал он. – У меня есть шанс остаться живым, если я приведу вас к складу? Это очень важно… Мне надо успеть написать письмо…
Я не отвечал, сплевывал тягуче-кровавой слюной.
Наш бег внезапно прервал очередной звонок смартфона. Гаджетом теперь распоряжался Остап, и он тотчас извлек его из нагрудного кармана.
– Не отвечай, – сказал я, но уже без всякой надежды, что этот приказ будет выполнен.
– Извини, командир, – ответил Остап, глядя на светящийся теплым светом дисплей, отчего его лицо исказили тени, и солдат стал неузнаваемым. – Как бы мы плохо ни относились к Фролову, он пока еще ни в чем не виноват…
И нажал кнопку приема вызова.
– Алло… – произнес он в трубку. – Нет, это не майор… Почему так долго не отвечали? Да потому что деньги на симке закончились. Пока в Кабул сбегали, пока подкинули, пока туда-сюда…
Он надолго замолчал, напряженно вслушиваясь. Мы стояли вокруг него, все еще не в силах унять тяжелое дыхание.
– Так и передать? – уточнил Остап, и мне показалось, что в его голосе появились холодные мстительные нотки. Он как-то странно взглянул на меня и медленно, словно не был уверен, что делает правильно, протянул смартфон мне.
– Командир, Фролов говорит, что… в общем… Ну, лучше сам у него спроси!
Меня редко подводила интуиция. Сейчас я совершенно отчетливо ощутил страх. Гадкий, холодный до дрожи, давящий сердце страх.
– Слушаю, – сказал я, прижимая трубку к уху, и даже дышать перестал.
– Майор, – негромко, устало, с отдышкой произнес Фролов. – Я не буду отчитывать тебя за то, что ты практически сорвал операцию. Разговор у нас с тобой будет короткий. В течение двадцати минут я должен получить от тебя видеоролик. Номер телефона получишь по SMS.
– Какой еще видеоролик? – насторожился я.
– Как вы отрезаете голову американскому лейтенанту. И закапываете его в землю.