Зашел в Исполком. Быстро нашел кабинет зав. отделом управления. Приоткрыл дверь. Только он один. Представился.
— Очень приятно! Садитесь. Вы с определенным назначением или просто в мое распоряжение?
Я вытащил из портфеля бумаги.
— Очень рад. Знаете, у нас просто безобразия творятся в последнее время. Раздевают, душат, ничего не можем сделать. Людей нет, аппарат розыска совершенно развален. Я и доклады посылал в губернию. Должность, на которую вы присланы, создана с месяц тому назад, но никого на ней нет, некого было назначить. А как я могу сам все сделать? Я начальник милиции, врид. нач. розыска, врид. зав. отделом здесь, в исполкоме, и еще в комитете незаможных селян работаю зампредом. У меня нет ни одной свободной минуты, — жаловался Фролов, и его светлые брови поднимались и опускались над голубыми глазами.
В общем, он произвел на меня впечатление симпатичного человека, доброго начальника, но скверного администратора.
— Вы, голубчик, сейчас идите, делайте там все, знакомьтесь с нашим управлением. Вот ваша препроводительная с моей резолюцией, дайте ее Радинскому, это начканц, он по штату и мой помощник.
Я пожал ему руку и направился обратно. Розыск произвел на меня отвратительное впечатление. Грязный, давно неподметенный пол, застланный, как подстилкой, окурками, столы на трех ножках, ломаные стулья и, на ряду с этим, большой, обставленный приличной соломенной мебелью, кабинет Радинского. На двери двойной лист бумаги, с тушью выведенными большими печатными буквами:
«Кабинет помначрозыска и начальника канцелярии.
Без разрешения не входить».
Я вошел без спроса. От стола приподнялось интересное лицо восточного типа. Нос с горбинкой, черные глаза, полувыпуклые, орлиной формы, тонкие губы. Маленькие, по-английски подстриженные усики.
— В чем дело?
— Я прислан начальником информационной части вашего розыска. Вот препроводительная. Ознакомьте меня с вашей работой. Кстати, какие происшествия за последние дни? Оперсводку можно?
Он повертел в руках данную мной бумажку.
— Что ж знакомиться, знакомиться нечего, ваша часть еще не создана. А события: ночью этой Василенко, владелец гастрономического магазина, здесь, на Соборной, удушен и ограблен.
Я даже привскочил на месте.
— Где? В Фонарном переулке?
— Вы переулки уже успели узнать? Да, на Фонарном.
— А извозчик?
— Не установлено, на каком он ехал.
Я прямо к телефону. Вызвал дежурного агента ГПУ на станции, но и там не знали, на каком извозчике поехал Василенко.
Весь день прошел в ознакомлении с планом города, с названиями улиц, взятием на учет преступного элемента путем расспросов всех сотрудников, при чем слова одного опровергались другим.
Мне отвели маленькую комнатку и полутемный, с вечно электрическим освещением, чуланчик, куда я посадил машинистку и прикомандированного ко мне агента Ковальчука. Собственно, Ковальчук сам напросился ко мне. Он недели две назад был ОККСМ командирован в розыск, в работе не смыслил ни бельмеса, но парнишка (ему было 19 лет) толковый и имел большое желание работать.
Вечером в тот же день мы с Ковальчуком прошлись по городу и от собора двинулись пешком к Фонарному переулку. Первый вечерний поезд уже прошел, было часов девять. За все время попались навстречу несколько подвод, ехавших гуськом. Подводчики дымили цыгарками, весело переговариваясь. Наконец, мы достигли переулка.
— Ну, Ковальчук, ты машину неси в левой руке и иди справа, а я по левой стороне. В случае чего, без предупреждения пали, и вся недолга.
Ковальчук, видно, волновался.
Мы молча прошли половину и стали было заворачивать в переулок налево, как вдруг я был привлечен шорохом с правой стороны забора. Ковальчук повернул ко мне вопросительно голову. Я только рукой махнул, — иди, как шел. Через пару минут я услышал шорох слева за забором и вновь справа. Осторожный такой. Кто-то, очевидно, шел за нами с двух сторон. Еще шагов двадцать пять, и заборы круто сворачивали один влево, другой вправо, и мы вышли бы на шоссе. Налево у забора, впереди немного, я заметил пень срубленного дуба, довольно высокий. Замедлив шаг, знаками показал Ковальчуку, чтобы он обратил внимание на правую сторону. Вскочить на пень и оттуда перемахнуть через невысокий забор было делом секунды, и я форменным образом, как снег на голову, свалился на кого-то и упал в канаву, таща его за собой. Я ошеломил его своим прыжком, и он был так напуган, что моментально вскочил и крупным шагом длинных ног на редкость быстро скрылся из глаз в чаще деревьев. Когда я приподнялся, он уже был в нескольких шагах от деревьев, и мой выстрел был без цели. Я успел только заметить, что его лицо было чем-то обмотано наподобие маски. После моего выстрела кто-то загрохотал из револьвера. Когда я перелез через забор, увидал Ковальчука, разряжавшего наган в забор. Он меня уверял, что кто-то определенно за забором справа удирал после того, как я перескочил забор. Мы перелезли и этот забор. Но ничего не было видно. Вдруг Ковальчук нагнулся и поднял что-то. Веревка. Толстая длинная бечева с петлей, наподобие лассо. Ковальчук спрятал лассо под дождевик, и мы двинулись по направлению к нечеткому абрису дома, шагах в двухстах стоявшему от забора.