Домик был заслонен деревьями, сквозь которые из щели ставен скупо маячил огонек. Постучали в окно.
— Откройте!
Никто не отвечал. Тогда я забарабанил по стеклу так, что оно все затряслось со звоном и, при повторном стуке, обещало развалиться. Кто-то подошел к ставне.
— Кто там?
— Немедленно откройте, да живее!
— Кто там? — повторил женский голос.
— Сотрудники розыска.
За окном шопотом переговаривались.
— Если вы сейчас не откроете, мы будем ломать окна.
— Сейчас! Сейчас!
Через несколько минут послышался стук отворяемой двери, и на пороге показалась женшина с лампой.
— В чем дело?
— Вот увидите, в чем дело. — И вошли за ней в квартиру.
— Извольте наши документы, — и перед ее испуганной физиономией я открыл книжку своего удостоверения. — Теперь покажите вашу квартиру.
Осмотрели две комнаты, вернулись в кухню, горище осмотрели, — нигде ничего.
— А с кем вы разговаривали? У вас есть еще комната?
— Это мой муж, батюшка, больной, в каморке лежит.
— А ну, тетка, веди к мужу.
Каморка оказалась сносной комнатой, правда, без окон, но убранной слишком хорошо по сравнению с остальными комнатами. На кровати лежал мужчина лет сорока пяти. Бритый, с пушистыми светлыми усами, голова лысая, нос приплюснутый. Я обратил внимание на его руки: широкая ладонь, а из нее вылезло пять длинных пальцев и каждый возле ногтя сворачивал влево, — неприятная рука.
— Больны, что ль?
Он застонал.
— Ох, болен. Давно не выхожу. Ревматизма мучит. Ох, святые угодники!
И взгляд его маленьких серых глаз обратился к образу, свисавшему с угла напротив.
— Я доктора вам приведу.
— Ох, не надо, не верю им, лучше жениными средствами.
И он заискивающе посмотрел на меня.
У изголовья стоял стул, на котором висел наспех брошенный пиджак и жилет. На сиденьи тикали серебряные круглые часы. Под стулом стояла пара сапог.
Я быстро сорвал с него одеяло. Он привскочил даже.
Ну, да, я был прав, — брюки были на нем.
Под щеками у него гневно заходили желваки. Он, видно, хотел вскочить, но потом сдержался.
— Шутник вы!
— Нет! — иронически сказал я. — Шутник вы, — лежите в теплых брюках, Вы лучше теплое одеяло возьмите, вместо пикейного, если вам в июле месяце холодно.
— И то правда. Ермолаевна, дай-ка ватное одеяльце. Холодно!
И он нарочито задвигался, как-будто его знобило.
Я был почти уверен, что это он справа следил за нами, но задержать и доставить в розыск было бесполезно, ничего не даст. Лучше оставить, тем более, что в голове зародился дальнейший план.
— Ну, ладно. Ковальчук, пошли. Простите за беспокойство.
И мы вышли, без всяких приключений вернувшись в город.
В розыске на учете Колачева не было, — я справлялся. Обыск делали мы, как выяснилось, у Колачева.
На утро я имел разговор с Радинским.
— Что вы вообще делаете в целях предотвращения нападений?
— Облавы. Потом высылаю всю активную часть на дежурства в Фонарный переулок,
— Вы бы еще из губернии гарнизон вызвали, тогда наверняка ничего не вышло бы.
— Прошу вас таким тоном со мной не разговаривать! Вы мне, как помощнику начальника управления, подчиняетесь.
— Как помначу, конечно, но не как начканцу. А сейчас я с вами говорю, как с начканцем. Докажите обратное.
Он побледнел от злости.
— Я буду жаловаться Фролову. Это чорт знает что!
— Кому угодно, — сказал я и отправился в Исполком.
Рассказал Фролову о вчерашнем, показал лассо, об'яснил ему свой план и просил о нем никому не говорить.
В тот же день я уехал, дав необходимые указания Ковальчуку и перед от'ездом кое-о-чем переговорив со старшим по посту ТОГПУ ст. Духобожск.
Радинскому я послал записку, что меня телеграммой вызвали к больной жене и что скоро буду.