Проклятая память не давала покоя, вымывала комаров из-под век слезами, клокотала рыданиями в груди.
Последний хозяин провел его по местным лесам, вымотал до смерти, спасибо ему за это. Хозяину нужно было что-то высмотреть тут, под Новосибирском. Особое внимание он уделял отрядам ордынцев, собиравшимся в большие группы, для того чтобы… Для чего? Понимание было где-то рядом, но воспаленный мозг никак не мог ухватиться за него — слишком долго бездействовал…
Рывком зомбак вырвал из трясины руку, но и только.
— Спасибо… — шевельнулись губы, покрытые язвами.
Спасибо за то, что он, кусок мяса, носитель, хотя бы перед смертью опять стал человеком. Развернув голову, уткнувшись щекой в трясину, чтобы подольше подышать, бывший зомбак попытался вспомнить имя, которым называла его мать, и имя это было…
Он умер до того, как трясина засосала его.
Тело отказалось жить без приказов слизня. Оно просто разучилось это делать…
А за тысячи километров от трупа, который медленно погружался в болото, с ветки упал зомбофилин. И вроде бы ничего такого, подумаешь, а все же странно. Крылатые зомби себя так не ведут.
С пятой попытки птице, обезображенной слизнем — нет части маховых перьев, одного когтя не хватает, — удалось-таки взлететь. Вот только полет зомбофилина был не очень-то стабилен. Хищная птица будто задалась целью врезаться во все деревья по пути, но за миг до столкновения умудрялась вывернуться, не покалечиться.
У самой Стены, освещенной прожекторами, утыканной занозами пулеметных стволов, филин с трудом начал набирать высоту. По нему тут же открыл огонь снайпер, обозревающий подходы к острогу. Вторя стрелку, пулеметная очередь едва не разорвала зомбоптипу в клочья — филина спасла лишь неуверенность движений, из-за которых траектория полета превратилась в ломаную линию.
Крылатый зомбак камнем свалился по другую сторону Стены. Прочь от засвеченного поднебесья, громыхающего тысячами выстрелов! Прочь! Казалось, каждый праздно гуляющий гражданин острога считает своим долгом истратить патрон-другой.
— Семен, ты чего вообще? Было что? — спросил пулеметчик, покинув свое «гнездо» на Стене и подойдя к соседу-снайперу.
Занюхав рукавом, снайпер протянул пулеметчику флягу:
— Не-а, показалось.
— А-а. Ну, за победу революции!
А в это время зомбофилин приметил человека, отставшего от толпы. Человек едва стоял на ногах. Филин спикировал на него, вцепился когтями в волосы. Бутылка выскользнула из пальцев гулены, но не разбилась, покатилась по мостовой, расплескивая содержимое.
Все произошло так быстро, что человек ничего толком не успел понять. Омраченный алкоголем мозг состыковался со слизнем, принесенным птицей из-за Стены. Человек упал, дернулся, затих на пару секунд, затем перевернулся на живот, поднялся.
Первый шаг — неуверенный, второй — уже лучше, третий…
Походкой изрядно выпившего человек двинул по улице. Кряхтя, наклонился, поднял опустевшую уже бутылку. Рядом лежала кем-то оброненная шляпа, помятая, с широкими полями — взял, прикрыл ею слизня на затылке. Бутылка понадобилась тоже для маскировки.
Позади в конвульсиях содрогалась на асфальте хищная птица.
— Данила Сташев, — икнув, сказал человек самому себе. — Найти Данилу.
Давно, тысячу лет назад, феодалы всякие, рыцари, обладали «правом сеньора» — могли взять невесту в первую брачную ночь к себе в покои. Зачем? А разве непонятно?
Неужели кто-то осмелился на подобное сейчас? Напрасно! Данила не позволит надругаться над своей любовью!.. Он на ходу попытался надеть штаны, упал, поднялся, опять сунул ногу в штанину, на вторую наступил… Нет, это никуда не годится. Он остановился и, повесив автомат на плечо, натянул пятнистые брюки, после чего засеменил дальше, пытаясь застегнуться. Пальцы от волнения дрожали так, что пуговицы никак не желали втиснуться в дырки, для них предназначенные.
Вот так, держась двумя руками за ширинку, Дан попал на праздник жизни.
Улицы ночного острога были заполнены толпами людей. В толпе легко затеряться — наверняка похитители где-то здесь, Данила на их месте поступил бы именно так. Далеко уйти они не могли, значит…
С «калашом» на плече полуобнаженный Дан приблизился к большой группе — человек эдак на полтысячи — граждан, распевающих матерные частушки. После каждого куплета они палили в воздух. Ну и тискали пьяных девиц — вне зависимости от куплетов и пальбы. Где-то там спрятали Маришу, за этими телами, стремительно теряющими трезвость и людское подобие.
Толпа встретила его хриплым мужским хохотом и восхищенными дамскими взглядами.