Царь Пирр был сыном Эакида, повелителя молоссов (подле Янины), которого Александр щадил как родственника и верного вассала, но который был втянут после смерти македонского царя в водоворот македонской фамильной политики и при этом лишился сначала своих владений, а потом и жизни (441). Его сын, бывший в ту пору шестилетним мальчиком, был обязан своим спасением правителю иллирийских тавлантиев Главкию; во время борьбы из-за обладания Македонией он, будучи еще ребенком, возвратился в свои наследственные владения при помощи Деметрия Полиоркета (447), но по прошествии нескольких лет был вытеснен оттуда влиянием враждебной партии (452) и в качестве изгнанного из своего отечества царского сына начал свою военную карьеру в свите македонских генералов. Его личные дарования скоро стали обращать на него внимание. Он участвовал в последних походах Антигона, и этот старый маршал Александра восхищался природными военными дарованиями Пирра, которому, по мнению престарелого военачальника, недоставало только зрелых лет, чтобы уже в ту пору сделаться первым полководцем своего времени. Вследствие неудачного сражения при Ипсе он был отправлен заложником в Александрию ко двору основателя династии Лагидов; своим смелым и резким обращением, своим солдатским нравом, презрительным отношением ко всему, что не имело связи с военным делом, он обратил на себя внимание искусного политика царя Птолемея, а своей мужественной красотой, ничего не терявшей от дикого выражения его лица и могучей поступи, он обратил на себя внимание царственных дам. Именно в то время отважный Деметрий основал для себя новое царство в Македонии, разумеется, с намерением предпринять оттуда восстановление Александровой монархии. Нужно было задержать его там и создать для него домашние заботы; поэтому Лагид, отлично умевший пользоваться для своих тонких политических расчетов такими пламенными натурами, как эпирский юноша, не только исполнил желание своей супруги царицы Береники, но осуществил и свои собственные замыслы, выдав за молодого принца свою падчерицу принцессу Антигону и доставив своему дорогому «сыну» возможность возвратиться на родину как своим непосредственным содействием, так и своим могущественным влиянием (458). Когда Пирр возвратился в отцовские владения, вес стало ему подчиняться; храбрые эпироты — эти албанцы древности — привязались с наследственной преданностью и с новым воодушевлением к мужественному юноше — к этому «орлу», как они его прозвали. Во время смут, возникших после смерти Кассандра (457) из-за наследственных прав на македонский престол, эпирот расширил свои владения; он мало-помалу захватил земли у Амбракийского залива с важным городом Амбракисй, остров Керкиру, даже часть македонской территории и, к удивлению самих македонян, оказал сопротивление царю Деметрию, несмотря на то что располагал гораздо менее значительными военными силами. А когда Деметрий вследствие собственного безрассудства был свергнут в Македонии с престола, там было решено предложить этот престол рыцарскому противнику Деметрия и родственнику Александридов (467). Действительно, никто не был более Пирра достоин носить царскую корону Филиппа и Александра. В эпоху глубокого нравственного упадка, когда царственное происхождение и душевная низость становились почти однозначащими словами, особенно ярко выделялись личная безупречность и нравственная чистота Пирра. Для свободных крестьян коренной македонской земли, хотя уменьшившихся числом и обедневших, но не заразившихся тем упадком нравственности и мужества, который был последствием владычества диадохов в Греции и в Азии, Пирр, по-видимому, был именно таким царем, какой был нужен: у себя дома и в кружке друзей он подобно Александру открыл для всех человеческих чувств доступ к своему сердцу, никогда но придерживался столь ненавистного в Македонии образа жизни восточных султанов и подобно Александру считался норным тактиком своего времени. Но царствованию эпирского царя скоро положили конец слишком напряженное чувство македонского патриотизма, предпочитавшее самого бездарного македонского уроженца самому даровитому иноземцу, и то безрассудное нежелание македонской армии подчиниться какому бы то ни было вождю не из македонян, жертвою которого пал величайший из полководцев александровской школы кардиец Эвмен. Сознавая невозможность управлять Македонией так, как желали македоняне, и будучи недостаточно сильным, а может быть и слишком великодушным, для того чтобы навязывать себя народу против его воли, Пирр после семимесячного царствования оставил страну на жертву ее внутренней неурядице и возвратился домой к своим верным эпиротам (467). Но человек, который носил корону Александра, был шурином Деметрия, затем Лагида и Агафокла Сиракузского и высокообразованным стратегом, писавшим мемуары и ученые рассуждения о военном искусстве, не мог проводить свою жизнь только в том, чтобы проверять раз в год отчеты управляющего царским скотным двором, принимать от своих храбрых эпиротов обычные приношения быками и овцами, снова выслушивать от них у алтаря Зевса клятву в верности, со своей стороны повторять клятву о соблюдении законов и для большей прочности всех этих клятв проводить со своими подданными всю ночь за пирушкой. Если не было для него места на македонском троне, то ему было не место и на его родине; он мог быть первым и, стало быть, не мог быть вторым. Поэтому он устремил свои взоры вдаль. Хотя цари, оспаривавшие друг у друга обладание Македонией, не были согласны между собою в других случаях, но все они были готовы сообща содействовать добровольному удалению опасного соперника; а в том, что верные боевые товарищи пойдут за ним повсюду, куда он их поведет, он был вполне уверен. Именно в ту пору положение дел в Италии приняло такой оборот, что снова могло казаться исполнимым то, что замышлял за сорок лет перед тем родственник Пирра, двоюродный брат его отца, Александр эпирский, и то, что замышлял незадолго до самого Пирра его тесть Агафокл; поэтому Пирр решился отказаться от своих македонских планов и основать на Западе новое царство и для себя и для эллинской нации.