По той напряженной тишине, которая наступила в кабинете, по тому, что кто-то сочувственно вздохнул, словно уже проводив меня с должности, я понял, что сейчас решится все и, очевидно, далеко не лучшим для меня образом. И еще подумал, что кто-то другой или придет к нашему решению, или провалит операцию. Так что отступать от того, в чем был убежден, не намеревался ни на шаг.
"Вот что, товарищ Рокоссовский, - сказал в этот момент Сталин, на этот раз, как всегда, спокойно, без раздражения. - Пойдите подумайте еще раз. Хорошенько подумайте!"
Вышел я снова в соседнюю комнату, которую успел уже рассмотреть во всех подробностях, и, как ни странно, почувствовал вдруг такую уверенность в своей правоте, что, не ожидая приглашения, сам вернулся в кабинет Верховного. Теперь, как мне показалось, Сталин посмотрел на меня с каким-то пристальным любопытством. Я оценил это по-своему и решил, что придется мне в лучшем случае снова командовать армией. "Ну, так что же вы решили?" - спросил Сталин. Здесь Константин Константинович на минуту умолк, явно переживая вновь происшедшее. Потом продолжил: - Я сказал, что настаиваю на принятии нашего решения, другого не вижу и, пока отвечаю за успех действий фронта, буду стоять на своем!
Пожалуй, я только в этот момент почувствовал, что в кабинете жарковато. Сталин рассматривал меня с нескрываемым любопытством. Потом поводил в воздухе черенком трубки, точно подчеркивая свои слова, и произнес: "Вот это мне нравится! Чувствуется, что в человеке есть твердая внутренняя убежденность в своей правоте, ясное понимание и обстановки, и возможностей фронта, вера в успех... Не то, что некоторые наши военачальники. Скажешь ему: "Может, лучше так?" - и он соглашается. Скажешь ему: "А, может быть, лучше этак?" - он опять немедленно соглашается. И не поймешь такого человека, есть ли у него что-то свое, какое-то убеждение, собственное мнение? От таких начальников не жди хорошего. Командующий должен быть убежден в правильности своего единственного решения, должен уметь и отстоять его. Поведение Рокоссовского - хороший тому пример! - Потом, обращаясь ко мне, Сталин произнес, как отрубил: - Ваш план утверждаю и желаю успеха!"
- И как вы реагировали на это? - спросил я тогда у Константина Константиновича.
- Наверное, в первый раз за всю службу в армии захотелось расстегнуть воротничок кителя! - рассмеялся К. К. Рокоссовский.
В связи с этим памятным разговором мне хочется подчеркнуть, что последнее слово в решении оставалось всегда за Ставкой, так было на протяжении всей войны. Но это последнее слово обязательно впитывало в себя и отражало чаще всего то, что следует назвать коллективной мудростью военачальников действующих войск, Военных советов фронтов и армий, командиров и штабов многих соединений.
Во всех случаях, когда это представлялось возможным по условиям сохранения военной тайны, в работу по составлению всякого рода предложений вовлекался определенный круг будущих исполнителей оперативных решений. Так было под Сталинградом, так было на Курской дуге, так было, насколько мне известно, всегда, когда разрабатывались планы очередного удара по противнику.
Пожалуй, именно в этом и состоял основной залог реалистичности утвержденных к действию планов, это и гарантировало выполнение их с полным пониманием не только ближайших, но и достаточно отдаленных задач, которые и сформулировать сразу с необходимой точностью не всегда представлялось возможным.
Великая Отечественная война выдвинула на передний край истории нашего государства имена и действия многих видных, талантливейших полководцев и военачальников - командующих фронтами и армиями, военных специалистов командующих родами войск, штабных деятелей. Чисто историческая справедливость исключает право причисления этих известных теоретиков и практиков военного дела к кругу чуть ли не технических исполнителей решений Ставки, сколь бы авторитетными эти решения не были!
Итак, решение было утверждено. Оперативный план в том виде, в каком он обрел силу приказа, входил составной частью в общий план операции "Багратион" - план освобождения Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков.
По этому плану операцию начинали войска 1-го Прибалтийского, 2-го и 3-го Белорусских фронтов 23 июня 1944 года. На второй день - 24 июня - переходили в наступление войска нашего фронта. Таким образом, на подготовку операции оставался целый месяц, что при разумном использовании времени давало возможность полностью обеспечить ее успешное проведение.
Нужно ли говорить, что подготовка к наступлению должна была проводиться в полной скрытности от противника. Именно внезапность ударов, необычность сосредоточения сил, вытекавшая из необычности самого оперативного решения, должны были принести успех в прорыве прочной обороны противника и его развитие в глубине.
Следовательно, предстояло решить три главных задачи, составлявшие комплекс мер по подготовке войск к продолжительному наступлению на большую глубину.
Во-первых, следовало подтянуть тылы как можно ближе к линии фронта. Это требовалось сделать заблаговременно, поскольку при успешном наступлении передовые части и соединения обязательно оторвутся от тылов именно в тот. момент, когда от полноценного их снабжения будет почти полностью зависеть выполнение поставленных боевых задач.
Во-вторых, надо было частично передислоцировать войска фронта, расставить их в соответствии с расчетом сил и средств, заложенным в оперативном решении.
В-третьих, надо было обеспечить высокий уровень морально-политической подготовки войск к самоотверженным действиям при прорыве обороны противника и его длительном упорном преследовании.
И все это, повторяю, предстояло сделать скрытно, введя немецко-фашистское командование в заблуждение относительно наших истинных намерений. Об этом требовании я настойчиво упоминаю, поскольку оно оставалось ключевым во всей деятельности войск фронта вплоть до завершения подготовительного периода.
Как ни желательно перечислить все, что следовало и что успели сделать Военные советы, штабы и политорганы войск фронта для обеспечения успеха, приходится мириться с возможностью перечисления только самых главных дел.
О мерах, принятых политорганами и штабами по укреплению органов и подразделений разведки было уже сказано. Но приходилось считаться и с тем, что противник, предвидя неизбежность наступления советских войск, сделает все возможное для своевременного раскрытия наших замыслов и конечно же организует наблюдение за передислокацией наших войск, перевозками, районами сосредоточения, используя для этого все имевшиеся у него средства.
В таких условиях следовало не только убедить противника в отсутствии у нас каких-либо наступательных намерений, но и заставить уверовать в устойчивый оборонительный характер всех наших действий как в настоящее время, так и в ближайшем будущем.
С целью дезинформации противника наши фронтовая, армейские и дивизионные газеты систематически публиковали материалы о необходимости всемерного укрепления обороны. Приводились, в частности, многочисленные данные об успехах частей, создававших прочные укрепленные позиции во второй оборонительной линии. Информация, передаваемая с помощью средств связи, должна была убедить подслушивающего противника в том, что войска на нашем участке фронта пребывают в состояния глубокой оперативной паузы. Прекратили передачи почти все радиостанции кроме имевших специальное задание по дезинформации, были прекращены переговоры на оперативные темы по проводной связи...
Дезинформация противника была организована с небывалым размахом, разнообразием привлеченных средств и используемых методов. К примеру, в те дни часто можно было наблюдать в светлое время суток движение по дорогам от фронта в тыл колонн пехоты и артиллерия, танков и механизированных подразделений. Уйдя за день на достаточно убедительное удаление от линии фронта, эти колонны под покровом темноты скрытно возвращались на передовую.