Страсть полководца к деньгам побудила его к еще одной, последней операции римлян против ваккеев (Арр. Iber., 55, 231). Палантия, находившаяся в 80 км от Интеркатии, славилась выдающейся храбростью своих воинов. К тому же туда стеклось много людей[110]. Несмотря на это и на потери, которые понесли римляне (54, 227—229), Лукулл подступил со своим войском к городу и расположился там, хотя военный совет (consilium) отговаривал его от этого (55, 231). В конце концов, постоянные атаки палантийской конницы на провиантские отряды привели к тому, что нехватка продовольствия вынудила его решиться на отступление. Однако угроза от начавших преследование вражеских всадников была столь сильной, что войску пришлось двигаться, построившись в каре (таким же образом водил позднее свою армию Сципион: 86, 373). Лишь когда римляне достигли Дуэро, палантийцы оставили их и ночью ушли (55, 232; иначе говоря, только после 50 км преследования, т. е., как минимум, двух дневных переходов). Теперь наконец Лукулл мог, не опасаясь врагов, вести свое изрядно потрепанное войско в Турдетанию на зимние квартиры (55, 232; 59, 247). Обвинения в адрес Лукулла из-за совершенного им позднее не возымели в Риме действия{135}.[111] В 142 г. он посвятил Счастью (Felicitas) храм, что он поклялся сделать еще во время испанской кампании (Dio Cass., XXII, 76, 2; Strabo, VIII, 6, 23, p. 381; при этом он неподобающим образом воспользовался простодушием Луция Муммия).
110
Арр. Iber.,
111
κρίνειν можно понимать двояко: «обвинять» и «осуждать». Против первого варианта говорит, на мой взгляд, следующее: 1) Аппиан (Iber., 60, 255) указывает на различия в судьбе и характере Гальбы и Лукулла; 2) храм Felicitas; 3) благосклонный тон ливиевой эпитомы (Liv., per. 48).