Все же власть их была ограничена, если сравнить ее с возможностями равных им по положению вельмож во Франции, Италии и Германии — слишком могущественными, чтобы шаткие дома Йорков и Тюдоров могли позволить себе пренебрегать ими. Конечный их успех заставляет нас забыть, что и Эдуард IV и Генрих VII так непрочно сидели на троне, что были вынуждены прибегать к любой помощи, полученной посредством власти, силы или подкупа. Их уловки, неожиданные ходы и непременное приспособленчество могут придать их действиям несколько случайный и противоречивый характер, но, далекие от подавления дворянства, они приветствовали преданность бывших противников. Восемьдесят четыре процента дел по лишению гражданских и имущественных прав за государственную измену, возбужденных против аристократии в ходе Войны Роз, были полностью аннулированы. Война не имела никакого существенного воздействия на численность или богатство английских землевладельческих классов. Эдуард IV и первые Тюдоры были готовы, когда в силу особых обстоятельств возникала такая необходимость, преумножать богатство и влияние лояльных власти и одновременно взыскивать любыми средствами, которые были у них в арсенале, с тех, кто, имея высокое положение, был политически неблагонадежен или чей слабый интеллект, самоуверенность или сумасбродство могли спровоцировать опасность для государства. Влияние рода Перси в управлении Севером было если и не обязательным, то, по крайней мере, весьма желательным. Если Эдуард IV вернул Генри его владения в графстве Нортумберленд в 1469-1470 гг., чтобы создать противовес власти Невиллов, то Генрих VII вскоре освободил его из заключения после Босуортского сражения, чтобы сделать наместником Шотландской марки.
Существует лишь немного фактов, подтверждающих традиционную точку зрения о том, что короли в это время в качестве противовеса старой родовитой аристократии создавали новое, более послушное дворянство. Идея «старой элиты» была очень раздута. Баронские семейства в основном, кажется, угасали по мужской линии приблизительно в каждом третьем поколении, и в Войне Роз смерть не предоставляла аристократам особых привилегий. Привилегии же большей части пэрства не простирались очень далеко. Между 1439 и 1504 г. шестьдесят восемь дворян были введены в сословие пэров (не считая продвинутых по службе от одного звания к другому). Из них двадцать один достались мужьям или сыновьям от наследниц старых фамилий; сорок семь были абсолютно новы. Ряды аристократии постоянно пополнялись снизу за счет продвижения по службе групп богатых, незнатных семейств, чей образ жизни и политическое чутье отличались немного, если вообще отличались, от образа жизни малочисленной элиты. Король преследовал определенные политические цели, жалуя пэрство и назначая роскошное содержание некоторым из них. В 1461 г. Эдуард возвысил Уильяма Гастингса, пожаловав ему в Лейстершире конфискованные владения графа Уилтшира (Wiltshire), виконта Бомонта (Beaumont) и лорда Руса (Roos), превратив его из среднего землевладельца в магната, способного держать в подчинении земли в центральных графствах, которые до 1461 г. находились исключительно под влиянием Ланкастеров{27}.
Такие люди, с их связями среди местного дворянства, сочетанием покровительства и господства, обозначенного современным той эпохе термином good lordship — «доброе лордство», в немалой степени обеспечивали провинции мир и спокойствие. Новоиспеченный лорд Гастингс в течение двадцати двух лет на территории по крайней мере пяти округов скрепил печатью договоры с не менее чем восьмьюдесятью восьмью подданными различного происхождения — от двух других пэров до простых рыцарей и сквайров. Благородная свита, фаворитизм, другими словами, «феодализм выскочек», который так часто осуждался как явное зло, были обязательной частью правления Йорков и Тюдоров. Недостаток сил правопорядка и регулярной армии восполнялся личными союзами между лордом и другими людьми, которые применялись подобно договорным положениям лорда Гастингса по принципу «как велят закон и совесть» и были весьма существенны для сохранения мира в провинции{28}. Говоря по правде, зачастую именно закона и совести заметно недоставало в этих отношениях. Магнату необходимо было давать полную волю в его собственной вотчине; в обмен на преданность правительство закрывало глаза на его демарши.