- Тот менестрель ошибся в тебе, так, Влад?
Я посмотрел на Аскина и кивнул.
- Он решил, что я трус. Или пацифист. Когда я сказал, что вызываю его на турнир, он был очень поражен. А когда проиграл - то удивился еще больше.
- Ты побил его в импровизации? - мягко спросил Аскин.
- Да. Пока мы пели старые песни, историю островов и гайдов, все еще было непонятно. А вот когда пошла импровизация... Он задавал тему первым, это оставалось его правом. Мы стояли на террасе в замке лорда Солентайна, под нами было море и мачты стоящих у причала кораблей. Солентайн смотрел на нас и улыбался. Он любил жестокие развлечения.
...Солентайн любил жестокие развлечения и море. Больше ничего. И Тив, посмотрел на меня, снисходительно кивнул и произнес: "Медуза, мальчик". Это была слишком скучная тема, чтобы спеть хорошо. И слишком морская, чтобы Солентайн простил плохую песню.
Я взял гитару и посмотрел на море. На палубы, где столпились моряки, обрадованные развлечением не меньше, чем их хозяин. Пять минут, чтобы сложить песню. А потом - петь. Иначе смерть, или беспамятство раба, на выбор гайда Солентайна.
Аккорд, другой... Я трогал струны, понимая, что главное - не музыка, и даже не слова. Бесполезны придуманные и утаенные от Тива мелодии, бесполезны стихи, которые я слагал, но никогда не произносил вслух. Главное - то общее чувство, которое оставит песня у людей, живущих возле великого океана. У Солентайна, в первую очередь...
- Рассекая соленый хрусталь,
У стены припортового шлюза
Перейдя океанскую даль
Незаметно всплывает медуза...
Я видел, как дрогнуло лицо Тива. Он понял, что я поймал нить песни, и держу исход турнира за кончик этой нити.
- Ясно помнит глубинную тьму
И созданья высоких давлений,
Пенных валов седую кайму
И изгибы холодных течений...
Солентайн прищурился. Что это было - внимание, или недовольство?
- Прозрачное создание воды и глубины,
Ты сквозь годы и сквозь километры прошла неизменной.
Под толщей вод сезонов нет, нет осени и нет весны,
И поэтому ты так прекрасна и так совершенна...
Потом, когда я допел и отложил гитару, в пальцах родилась мелкая дрожь. Клянусь, я не знал следующего куплета, когда начинал первый. Меня несло на гребне волны отчаяние и желание победить. Волокло по камням, как эту чертову медузу...
И я победил.
- Кажется, я погрузил тебя в царство воспоминаний, - сказал Аскин.
Я кивнул. От опьянения не осталось и следа. Как и от сна, кстати. Говорящий с Богами раскрыл книгу моей памяти. Но зачем?
- Твой учитель покончил с собой, так? - поинтересовался Аскин.
- Нет. Это лишь легенда. Обычно я поддерживаю ее, но ты спрашиваешь, уже зная истину, - вежливо ответил я. Я был настороже. Я даже был сейчас слегка напуган. Слишком долгое вступление к беседе у Говорящего с Богами.
- А как было на самом деле?
Почему-то я не сомневался, что среди людей в сером, следящих за поединком с Тивом, был и Аскин. Но ответил:
- Он прыгнул в море, пытаясь уйти от смерти. Когда Солентайн дослушал мою песню, он кивнул, и спросил Тива, будет ли тот петь. И Тив понял, что уже проиграл. Зря, я бы дал ему шанс.
- Какой?
- Предложил бы морскую тему. У него был шанс.
Аскин кивнул.
- Сколько тебе тогда было?
- Тридцать с небольшим.
- Пятнадцать земных, - задумчиво сказал Аскин.
- Что?
- Ну, менестрель! Неужели ты не слышал, что в древности годы были в два раза дольше?
- Это ересь диких! - резко ответил я.
- Оставь, Влад. Ты достаточно умен, чтобы видеть истину под пылью устоявшегося мнения. То, что мы называем старостью, раньше называлось зрелостью. Мы ведь не пускаем под нож теленка, который еще продолжает расти? А вот самих себя...
- Мы не животные. И мы пришли из другого мира. У нас завершение физического развития означает наступление старости.
Это никогда не казалось убедительным мне самому. Но иного ответа я дать Аскину не мог.
- Великолепно! Старость, во время которой состояние организма не ухудшается. Ты видел старых собак? Вывалившаяся шерсть, мутные глаза, сточенные зубы... Старость...
- Мы не животные, - упрямо повторил я.
- Мы хуже, - согласился Аскин. Разлегся на кровати, глядя в потолок, продолжая разглагольствовать: - Старость, до которой, увы, доживают немногие. Гайды, самые хитрые из менестрелей, самые умелые из мечников, и несчастные, умалишенные, прячущие лица Говорящие с Богами... Спокойная старость - как награда. Никто не поднимет меч на старика...
- Что?
- Не обращай внимания, парень. Я не собираюсь спорить с тобой по этому поводу. У древних было свое время и свои законы. А у нас берут в руки меч в двенадцать лет и выпускают в двадцать пять... если доживут, конечно. Не беда.
- Ты так иронизируешь, Аскин, словно помнишь иные времена.
- А чем я хуже Бессмертных Гайдов, которые помнят все? - тихонько спросил Аскин. - Когда ты поешь о битвах с Врагом, они поправляют тебя - и ты не удивляешься. Почему бы и мне не вспомнить что-то забытое?
Я с трудом собрался с мыслями.
- Аскин, ты говоришь интересные вещи. Но пришел-то не за этим?
- Конечно, Влад. Извини мою болтливость... старческую, - Аскин сел, подобрался, уставился на меня цепким взглядом: - Ты помнишь, что за тобой долг?
- Моя жизнь, - я кивнул. - Помню.
Говорящий с Богами потянулся ко мне и похлопал по плечу. Я невольно вздрогнул.
- Молодец, парень. Что ж, постараюсь не требовать от тебя платы, которая покажется скучной. У меня, точнее у нас, Говорящих с Богами, появился ряд вопросов, на которые боги не отвечают.
Аскин цинично улыбнулся, и я с удивлением подумал, что он, видимо, вообще не верит ни в каких богов.