Аскин кивнул. И снисходительно улыбнулся:
– Это было просто. Закон существовал на самом деле, его не пришлось придумывать. Впрочем, твой отец поверил бы и придуманному, ему не хотелось лишать сына жизни.
Не хотелось? Возможно. Я был уверен тогда, что он сделает это. В лице гайда Рея была боль, но обиды было куда больше. Он кивнул мечникам, те утащили пленного. Мой поступок спас ему жизнь, сейчас кто-нибудь из стариков лишит его воли, и бывший вражеский воин отправится в поселок рабов. Остаток жизни он проведет в тумане безволия, но живым. Меня может ждать та же участь, или смерть. Но Говорящий С Богами останавливает отца. Он напоминает ему о законе: да, теперь я не стану воином, но это Боги моги направить меня на другой путь. Возможно, я слышу их голоса? Нет, мотаю я головой. Нет. Я не решился тогда солгать, возможно потому, что боялся серых фигур больше, чем смерти. Она обычна и понятна, а вот Говорящие с Богами страшили меня всегда. Но остановивший отца человек не садится. Он напоминает еще об одном пути: я могу стать менестрелем. Точнее, учеником менестреля. И все поворачиваются к сказителю Тиву, чей голос называют лучшим на Островах. У него есть ученик, но это ничего не значит, парень не запятнан трусостью и может перейти в ряды воинов. Тив долго рассматривает меня, потом улыбается. Да, он согласен, если его ученик захочет уйти… И вот уже ученик менестреля отстегивает сумку с текстами песен, присягает на верность Острову Рея, берет меч. И новый пленник падает на залитый кровью пол, разрубленный от плеча до грудины. Удар грязный и неумелый, но очень, очень старательный… Многообещающий удар. А меня ждет унизительный ритуал посвящения, тяжелая сумка с текстами и пожитками, жизнь полная скитаний. Не более трех дней в одном замке, таков закон.
Нельзя сказать, что Тив был плохим человеком. Он был прекрасным певцом, хорошим гитаристом, а душа его была душою менестреля. До сих пор мне случается петь его песни.
– Тот менестрель ошибся в тебе, так, Влад?
Я посмотрел на Аскина и кивнул.
– Он решил, что я трус. Или пацифист. Когда я сказал, что вызываю его на турнир, он был очень поражен. А когда проиграл – то удивился еще больше.
– Ты побил его в импровизации? – мягко спросил Аскин.
– Да. Пока мы пели старые песни, историю островов и гайдов, все еще было непонятно. А вот когда пошла импровизация… Он задавал тему первым, это оставалось его правом. Мы стояли на террасе в замке лорда Солентайна, под нами было море и мачты стоящих у причала кораблей. Солентайн смотрел на нас и улыбался. Он любил жестокие развлечения.
...Солентайн любил жестокие развлечения и море. Больше ничего. И Тив, посмотрел на меня, снисходительно кивнул и произнес: “Медуза, мальчик”. Это была слишком скучная тема, чтобы спеть хорошо. И слишком морская, чтобы Солентайн простил плохую песню.
Я взял гитару и посмотрел на море. На палубы, где столпились моряки, обрадованные развлечением не меньше, чем их хозяин. Пять минут, чтобы сложить песню. А потом – петь. Иначе смерть, или беспамятство раба, на выбор гайда Солентайна.
Аккорд, другой… Я трогал струны, понимая, что главное – не музыка, и даже не слова. Бесполезны придуманные и утаенные от Тива мелодии, бесполезны стихи, которые я слагал, но никогда не произносил вслух. Главное – то общее чувство, которое оставит песня у людей, живущих возле великого океана. У Солентайна, в первую очередь…
Я видел, как дрогнуло лицо Тива. Он понял, что я поймал нить песни, и держу исход турнира за кончик этой нити.
Солентайн прищурился. Что это было – внимание, или недовольство?
Потом, когда я допел и отложил гитару, в пальцах родилась мелкая дрожь. Клянусь, я не знал следующего куплета, когда начинал первый. Меня несло на гребне волны отчаяние и желание победить. Волокло по камням, как эту чертову медузу…
И я победил.
– Кажется, я погрузил тебя в царство воспоминаний, – сказал Аскин.
Я кивнул. От опьянения не осталось и следа. Как и от сна, кстати. Говорящий с Богами раскрыл книгу моей памяти. Но зачем?
– Твой учитель покончил с собой, так? – поинтересовался Аскин.
– Нет. Это лишь легенда. Обычно я поддерживаю ее, но ты спрашиваешь, уже зная истину, – вежливо ответил я. Я был настороже. Я даже был сейчас слегка напуган. Слишком долгое вступление к беседе у Говорящего с Богами.