На другой же день после нашего приезда начались учебные занятия по классам и строевые по ротам с настоящими ружьями. По наукам были новые предметы, нам незнакомые: фортификация, артиллерия, тактика, военная история, механика, администрация. Преподавателем по тактике был тогда еще молодой офицер Генерального штаба Кондратович, тот самый, который уже большим генералом в войну 1914 года первым вторгся со своим корпусом в Восточную Пруссию и был так жестоко побит немцами.
Механику, или, вернее, начала высшей математики, преподавал Пржевальский, брат знаменитого путешественника. Остальные предметы читали военные инженеры и офицеры Генерального штаба Московского округа.
В классах мы сидели тихо, слушали внимательно и чувствовали себя уже взрослыми людьми. Мальчишеские выходки мы позволяли себе только на уроках немецкого языка при учителе «черном» Соколове, который очень плохо видел и почти совсем не знал русского языка, несмотря на свою русскую фамилию. За его уроком мы дремали, а сидевшим на передних скамьях мы рисовали на верхних веках глаза, так что с закрытыми глазами они производили на подслеповатого Соколова впечатление внимательно смотрящих людей. Брат нашего Соколова был директором Института гражданских инженеров в Петербурге и тоже плохо владел русским языком; объяснялось это тем, что они были детьми священника при русской церкви в Берлине, родились там и там же получили свое образование. Однажды бывший военный министр Ванновский, который одно время заделался министром народного просвещения, приехал в Институт гражданских инженеров и, удивляясь, что директор не может вести с ним свободно беседу, спросил его фамилию. Соколов отвечал: «Зокколов, Зокколов». Тогда Ванновский обернулся к своей свите и громко сказал: «Первый раз вижу, что директор высшего учебного заведения так плохо говорит по-русски», на что Соколов, обернувшись к своим профессорам, тоже громко сказал: «Первый раз вижу, что русский министр говорит только по-русски», и действительно, Ванновский совершенно не знал иностранных языков.
Начальник училища Самохвалов посещал классы во время занятий и, желая раз во время репетиции по артиллерии выгородить юнкера, не знавшего заданного ему вопроса, обратился к преподавателю и спросил: «Пуля летит, когда она долетит?» Преподаватель отвечал, что этого вопроса нельзя разрешить, потому что в нем нет никаких данных. «Что вы мне говорите, – сказал Самохвалов, – с данными всякий юнкер решит задачу, а профессор должен решать и без данных». Профессор не догадался ответить, что пуля долетит тогда, когда встретит самого Самохвалова.
Другой раз профессор Московского университета Ключевский[6] читал нам лекцию о событиях 1812 года и, когда вошел в класс начальник училища, Ключевский, рассказывая о Наполеоне, сказал: «Наполеон был маленький паршивенький генералишко и притом ужасный самохвал». Это была последняя лекция Ключевского и больше он в училище не читал. Самохвалова вскоре уволили в отставку, а ударившего его по лицу Квалиева осудили на ссылку в Сибирь. Говорили, что по протекции кого-то из высоких особ Квалиев по дороге в Сибирь бежал и скрылся за границей.
После Самохвалова назначили начальником училища генерала Анчутина. Это был высокий, сухой во всех отношениях человек, за время моего пребывания в училище ничем себя не проявил, если не считать распоряжения всем юнкерам носить на голове пробор с левой стороны. Я помню, как меня, носившего всегда прическу бобриком, мазали фиксатуаром[7] и зачесывали пробор, а на макушке всегда торчал вихор.
Ключевский, рассказывая о Наполеоне, сказал: «Наполеон был маленький паршивенький генералишко и притом ужасный самохвал». Это была последняя лекция Ключевского и больше он в училище не читал.