— Одышка чего-то! — говорил «рыболовный комментатор» минут через сорок, когда мы, обливаясь потом, начали осиливать особенно тяжелый участок пути. — Давайте-ка отдохнем!
Не снимая рюкзака, он уперся им о ствол кривой березки, широко расставил ноги и опустил голову. Из покрытой болотной ржавчиной лужи на него кротко смотрела большая лягушка.
— Вот попали!.. Я отродясь такого места не видывал! Ну и грязища!.. Уйди, чего вылупилась?! — ткнул он вдруг удочкой молчаливую зрительницу… — А по совести сказать, ни лешего здесь природа не стоит. И комары жрут!.. Ой, до чего мешок плечи оттянул! А в рыбе наверняка двадцать кило. С походом. А все потому, что жадность! Пережиток! Все давай да давай! А ну еще одну поймаю! Алчность! И вот что характерно: все ведь рыбаки такие. Рыболовы-спортсмены, А соловей-то орет да орет. Это он не иначе, как с голоду. Ух, до чего же проклятущая эта дорога!..
— Дуреешь к старости, — с откровением отчаяния бубнил Всеволод Михалыч, когда, по нашим расчетам, до конца пути оставалось не больше двух километров.
Двигался теперь мой спутник скачкообразно, перепрыгивая с кочки на кочку, подобно отяжелевшему от утренней росы кузнечику.
— Да разве бы я, лысая чума, стал столько рыбы ловить, ежели знал, чем дело кончится? Ведь я верных два пуда насадил этой щуки! А на черта она мне, спрашивается? Сам рыбы не ем. Жена, та больше бараниной интересуется… Ну Пашке отдам, племяннику… Коту… Соседям штуки три. А остальную куда девать? Ух!.. Она по такой жаре к вечеру обязательно протухнет!.. И вот что характерно: бросать жалко! А ведь все рыбаки такие. Рыболовы-спортсмены… А хорошо бы сейчас пивка! Холодненького! В павильоне бы посидеть! Господи! А комары, точно тигры! Замечаете? Всего изъели! Жарко! Духота! Ух!.. Да замолчи ты, наконец, окаянный! — взревел он на соловья. — Подумаешь, развел самодеятельность!.. А какое у вас давление? — неожиданно обратился он ко мне… — Помогите мешок снять. Два пуда в рыбе! Так я и знал. Еще с походом. Запросто два пуда! Ей-богу! Ух!..
…На другой день к вечеру мы случайно повстречались в метро. Я опускался на эскалаторе в сияющий вестибюль станции «Киевская». Навстречу мне плыл Всеволод Михалыч.
— Алло! — крикнул я. — Откуда? Сколько рыба потянула?
— Из поликлиники! Девять с походом! И вот что характерно… — раздался воркующий голос.
Последних слов я не расслышал. Впрочем, это и не имело значения. Я был убежден, что в следующую субботу обязательно встречусь со Всеволодом Михалычем на вокзале. И мы опять двинем за щукой под Переславль… Все ведь рыбаки такие!
По административной линии
Поехали мы как-то рыбачить по последнему льду на озеро Сенеж. Знаменитый водоем! Это не какое-нибудь Женевское или, скажем, Онтарио. В другой выходной на нашем дорогом Сенеже тысяч до двух народа собирается. Даже черно на льду! И рыболовы все больше столичные, из самой Москвы. Сидят на своих ящиках, рыбачат, судачат, загорают и, между прочим, нервы лечат.
А пора стоит самая золотая — апрель в разгаре. Днем над озером марево дрожит, жаворонки щебечут и чуть не на голову валятся. Гуси высоко в небе тянут, утки. А лед уже поднялся, сухой стал, будто паркет, и ерш по такому льду хватает на мотыля отчаянно. Сенежский же ерш заслуживает описания: хребтина черная, бока янтарные, глаза навыкате и весом до ста граммов доходит… Шутка! И когда распушит свои колючки, не сразу его и ухватишь. Будто и не ерш, а целый дикобраз.
…В тот день запоздали мы немного с выездом и пропустили первый автобус. Мальчишку одного дожидались с мотылем — Валерку. А он, мошенник, надул. Пришлось без мотыля ехать. Так и решили — займем на озере у знакомых. И вскоре угадали на попутную грузовую машину. Расположились мы в кузове очень удобно, брезент постелили и сели спиной к кабине. Едем да поглядываем, как за нами Ленинградское шоссе, вьется. И беседуем. Как случилось, сейчас уж не помню, но только разговор в тот раз вышел по поводу начальства.
Трое нас ехало. Петр Степанович из отдела труда и зарплаты. Человек очень уважаемый, член месткома. Собой крупный, и такие у него толстые пальцы, что даже непонятно, как он ими на крючок мотыля цепляет? Мужчина положительный, здоровье свое охраняет, а если и расстраивается, то только при исключительных обстоятельствах.