– Здесь используют масло для массажа? – спросила я, подбирая пижаму, которая волочилась по земле.
– Нет, массажи в основном выполняются без использования крема или масла, – ответил Джейми. – Хотя, конечно, зависит от того, какой массаж ты хочешь.
Джейми был моим другом по школе журналистики, который бросил работу в NME и отправился в Пекин, где в полной мере наслаждался стилем жизни экспата[8] и развивал свою страничку, рассказывая о жизни в Китае, а между делом проводил время в австралийских барах за просмотром футбола. За последние два года его исследовательская деятельность привела его к такому, например: клиника по лечению интернет-зависимости; обучающий класс для будущих родителей, где он попробовал себя в роли кормящей матери при помощи накладной искусственной груди; акупунктурная лечебница для собак и кошек-инвалидов – среди них был французский бульдог по имени Кинг-Конг, которому удалось вновь обрести контроль над мочевым пузырем после излечения от грыжи позвоночника. Джейми встретил нас на вокзале в приподнятом настроении, ведь на прошлой неделе ему удалось взять интервью у знаменитого художника-диссидента Ай Вэйвэя, руки он держал в карманах, ремень сумки пересекал грудь, словом, выглядел он совсем не по-местному. Высокий и долговязый, с шелковистыми белыми волосами, он напоминал молодого Стинга, и неудивительно, но в этом городе человек с такой внешностью был зрелищем крайне редким и приметным. С учетом этой его особенности перспективы открывались не только на карьерном, но и на личном фронте – он открыл для себя мир приложений для знакомств, где постоянно был нарасхват, и, судя по его неистощимой энергии, он, скорее всего, уже освоил все возможные варианты знакомств в Тиндере в самом Пекине и перешел на его окрестности.
Три наших массажиста вернулись в комнату, в процессе массажа я наблюдала за тем, как двигаются их ступни вокруг стола, слушая звуки, издаваемые Джемом и Джейми, которые отчетливо выдавали большое удовольствие и боль одновременно. Эти двое сегодня впервые встретились, а уже сливались в единении этого разделяемого всеми нами опыта – и непроизвольно производимых стонов и кряхтения.
– Эх, хотел бы я, чтобы под моим массажным столом стояла бутылка пива с длинной трубочкой, – сказал Джейми, который лежал справа от меня. – Или чтобы был человек, который бы держал бутылку, чтобы я мог из нее пить, но при этом не смотрел мне в глаза, чтобы это все не выглядело крайне странно.
– Ты часто сюда приходишь? – спросила я.
– Да, Джереми, твоя девушка – настоящий журналист. Примерно раз в неделю.
– Извини, тебе, наверное, мешает, что я разговариваю, пока ты расслабляешься.
– Нет, я люблю, когда со мной разговаривают. А если не с вами, то мне бы пришлось болтать с массажистом на своем прекрасном китайском, и что-то мне подсказывает, он не очень-то много знает о футболе.
– Как его зовут?
– Без понятия. Я знаю его под именем «14» – «Великолепный 14».
Пока мы втроем болтали, «14» и его друзья переговаривались между собой над нашими головами, тем самым этот сеанс для всех превращался в приятное времяпровождение. Вскоре я почувствовала, что вдавливание ткани пижамы в мою кожу стало уже не просто разогревающим, а скорее обжигающим, я вскрикнула от боли.
– Если тебе больно, просто скажи «а-а-а-а-а-а-а-о-у», – сказал Джейми, – это значит «ай». Это одна из первых вещей, которые я узнал, придя сюда впервые.
Пекин стал первым городом, в котором я почувствовала себя потерянной. Утопающий в смоге, растянувшийся на многие-многие километры, представляющий собой настоящие каменные джунгли, Пекин можно было назвать отцом всех городов. Его воздух словно на 100 % состоял из бензиновых испарений и угарного газа. Достаточно было немного времени провести на улице – и вот уже першило в горле, а язык покрывался пленкой. Смог из романов Диккенса скрывал здания, врезался в стены и клубился вокруг фонарей. Несмотря на то что на дорожных знаках встречались слова на английском, было практически бесполезно воспроизвести нужную интонацию китайских слов и объяснить что-либо водителям такси, у которых уже вошло в привычку избегать иностранцев; они предполагали – часто оказываясь правыми на этот счет, – что никто из них не говорит по-китайски, и жестами отгоняли потенциальных пассажиров, зная, что дорога с ними станет настоящим испытанием, ведь придется нарезать круг за кругом, выезжать из тупиков и спорить с пассажирами, и в результате поездка закончится чувством фрустрации. Главное, что следовало иметь с собой, – это написанный на листочке бумаги адрес на китайском или фотографии места назначения или достопримечательностей вокруг. Заказ еды тоже превращался в своеобразную пытку, мне хотелось попробовать то, что ели местные, но для того чтобы заказать то же самое, приходилось долго и пристально разглядывать их блюда или даже рисовать на бумаге курицу, чтобы только персонал смог понять, что же ты хочешь заказать. Без знания языка в этой стране ты ощущал себя практически бессильным. Где бы я ни путешествовала, почти все – от уличной шпаны до водителей рикш – были способны говорить по-английски на уровне обсуждения футбольной Премьер-лиги, болливудских фильмов и друзей, переехавших в Манчестер. Я понимала, что на самом деле это наглость со стороны англоговорящих – ожидать, что люди во всем мире должны разговаривать на их языке, и сделала вывод, что у китайцев нет большого желания говорить по-английски и что они себя прекрасно чувствуют и без него. В то утро мы выбрались из дома с целью добраться до Запретного города, однако вернулись два часа спустя, выпив баббл-чая и купив кардиган в Zara.