Как это ни удивительно, но именно тогда, в тот самый «юбилейный год», Ростислав Борисович получил от советской власти совершенно неожиданный подарок. Как я уже упоминал, он поселился в пансионате, но тут выяснилось, что просто так там жить нельзя. Обязательно надо было питаться в их столовой, где пища была, во-первых, очень дорогая, а во-вторых — дурного качества. Климова это не устроило, и он решил покинуть пансионат.
В тот момент, когда он складывал свои вещи, к нему в комнату явилась уборщица, и он стал с нею прощаться.
— Как? — удивилась та. — Вы ведь только приехали…
— Да, — отвечал Климов. — Но тут у вас такой порядок: я обязан есть в вашей столовой, а я этого не желаю…
— Ну и не ходите в столовую, — сказала уборщица. — И уезжать вам никуда не надо… Живите себе на здоровье, а я никому об этом говорить не стану.
И вот Ростислав Борисович стал существовать в пансионате нелегально. Это нас очень веселило. Ну при какой еще власти, кроме советской, человек может жить на курорте в номере с видом на море и притом совершенно бесплатно?!
Климов был издательским работником, и от него я в свое время узнал поразительную историю. Это случилось в тридцатых годах, накануне Всемирной выставки в Париже. Как-то раз в известную московскую типографию на Пятницкой улице явился старый наборщик. Он уже был на пенсии и зашел к своим приятелям просто повидаться и поболтать. Между прочим, он высказал такую мысль:
— В любой книге при желании можно обнаружить опечатку. Пусть самая незначительная, но она всегда найдется.
— Хорошо, — сказали ему приятели, — а сколько времени тебе на это потребуется?
— Я полагаю, самое большее — час.
— Давай поспорим на литр водки. Мы тебе сейчас дадим книгу. Если ты в течение часа найдешь в ней опечатку, то мы тебе ставим литр. Если не найдешь, ты нам ставишь. Идет?
— Идет, — сказал старый наборщик.
Тогда его молодые коллеги, посмеиваясь, открыли сейф и вытащили оттуда сверток. В нем была уникальная книга — напечатанная едва ли не в единственном экземпляре, золотой краской, на лучшей бумаге недавно принятая «сталинская конституция». А предназначался этот уникальный экземпляр для витрины в советском павильоне на Всемирной выставке. Разумеется, там было выверено все до последней запятой.
Старый наборщик тщательно вымыл руки, уселся за стол и развернул пергаментную бумагу…
— Ну, привет, — сказали ему приятели, — через час купишь нам водку…
Но они не успели дойти до двери, как услышали голос старика:
— Постойте, постойте…
И он указал им на титульный лист. Там в слове «ГосполиТиздат» вместо первой буквы «т» была напечатана буква «п»…
Легко вообразить, что бы произошло, коли «сталинская конституция» с подобной опечаткой попала на витрину в парижском павильоне. Кто-нибудь из эмигрантских журналистов это бы заметил и предал гласности. После чего все люди, так или иначе причастные к выпуску книги, были бы объявлены «вредителями» и отправлены в ГУЛАГ… А может быть, и прямо на тот свет. Так что надлежало бы купить старику не литр водки, а целую цистерну.
Ростислав Борисович Климов — один из самых занятных собеседников, каких я знаю. Он не просто умен и остер, в некоторых случаях он прибегает к особенному приему, который сам называет — «трогать за вымя». Что это означает, легче всего показать на примере.
Как-то в коктебельский дом Габричевских была приглашена супруга знаменитого балетмейстера Игоря Моисеева — Тамара. В те годы она была хозяйкой самой большой тамошней дачи, одевалась с вызывающей роскошью и соответствующим образом себя вела. За столом она сейчас же объявила присутствующим, что только что вернулась из Испании.
— Простите, — обратился к ней Климов, — а в каком качестве вы там были?
— Я была в Испании с нашим ансамблем, — отвечала важная гостья.
— Простите, — опять заговорил он, — с каким это «вашим ансамблем»?
— С Государственным ансамблем Игоря Моисеева.
— А! Это который — «Березка»?
— Да нет же! — с возмущением возразила дама.
— Понимаю, понимаю! — подхватил Климов. — Вы из Ансамбля песни и пляски Советской Армии…
— Ничего подобного!.. У нас свой ансамбль…
— Значит, есть целых три таких ансамбля: ваш, «Березка» и этот армейский?
— Ну конечно!
— Это очень интересно, — продолжал Климов. — Вы, пожалуйста, меня простите. Я в этом совсем не разбираюсь… Так, значит, это все разные ансамбли?..
— Да, разумеется!
— Простите, а чем они все-таки отличаются друг от друга?
Ну и так далее… Разговор еще некоторое время продолжался в этом же русле, а затем Ростислав Борисович несколько переменил тактику. В течение второй половины вечера он то и дело просил у Тамары Моисеевой прощения: дескать, он вовсе не хотел ее обидеть, он просто очень далек от балетного мира и т. д. и т. п.