— А новый босс?
— Большой и требовательный, — улыбнулась я.
Чем дальше мы уезжали от офиса, тем менее страшным казался тот американский медведь. Словно приснился. Правда в голове звенело от передозировки крепкого запаха сигарет, постоянного переключения с английского на русский и обратно, а в ногах гудело от метания по трём этажам и далее. Очень хотелось разуться.
— Почему, кстати, ему не рады? — спросила я.
— Боятся.
— Есть чего? Кроме медвежьих размеров? — рассмеялась я.
— Как говорят, это самый страшный аудит из всех возможных. Практически инквизитор.
— Орудий пыток я при нём не заметила.
— Если заметишь, предупредишь? — вкрадчиво спросил Кирилл. — Очень не хотелось бы висеть на дыбе…
Я представила его красивое тело в пыточной и содрогнулась. Воображение подсунуло американца с хлыстом и раскалёнными щипцами в другой. Тут же над чёрными волосами добавило багровые рога. И дьявольский хохот.
— Конечно, предупрежу.
— Спасибо, — он одарил меня очаровательной улыбкой. И я была очарована. — Полагаю, сегодня ты устала, но обещай мне выделить вечер для чашечки кофе в каком-нибудь уютном месте.
Боже, он ещё и заботливый! Я хотела бы прямо сейчас в ресторан, кафе, да даже в кофейню на колесах… Но надо было держать марку, и я кивнула:
— Да, сегодня надо прийти в себя, но как-нибудь в другой день не откажусь.
— Может, в пятницу?
— Обожаю вечера пятницы, — призналась я.
— Значит, договорились.
Мы помолчали немного, и я решила всё-таки воспользоваться возможностью что-то узнать.
— А почему в руководстве нашей компании только турки?
— Американцы продали франчайзинг турецким партнёрам. Поэтому мы сначала подчиняемся стамбульскому холдингу «Идэс Филзенар», у которого пятьдесят один процент акций нашей фирмы, а уже потом «Софт Дринкс Американ Боттлерс».
— Если основной процент акций у турок, зачем им бояться американцев?
— Без лицензии и концентрата самого продукта этот офис и весь завод выпускать Оле-Олу не сможет, — сказал Кирилл. — Стоит американцам найти у нас нарушения, и завод можно закрывать. Сотни людей останутся без работы. И мы с тобой.
— Надеюсь, у нас всё будет хорошо. Я так рада, что мне удалось устроиться!
— Ну, значит, ты понимаешь, что кое-что лучше новому боссу не раскрывать. Говорят, ты сегодня всем мозг уже вынесла. Невысока, но напориста.
— Я просто делаю свою работу.
— Ну, иногда её можно делать с меньшим рвением, — пожал плечами он. — Что-то не найти, что-то не заметить. Видишь ли, в нашем бизнесе, как и во всём мире, американцы диктуют свои условия…
— Как в НАТО.
Кирилл улыбнулся:
— Почти. Ты сообразительная. Молодец! В общем, америкосы не понимают и не хотят понимать местной специфики, а её приходится учитывать. Особенно в работе с местными властями… Твой босс уедет, а нам работать дальше. С теми же чиновниками.
Я моргнула. Кажется, он имеет в виду откаты и взятки. Я не думала об этом, в моей голове слово «коррупция» проскальзывало только с новостями и так — в ухо влетело, в другое вылетело… Это, во-первых. Во-вторых, если задуматься, становится ясно, что на самом деле никто не станет проводить аудит вечно. Месяц-два от силы… А меня потом куда?! Это же не честно — так поступать со мной!
— Мне не сказали, что оформляют временно, — пробормотала я.
— Конечно. Если ты себя хорошо проявишь, после отъезда твоего босса тебя просто переведут на другую должность, — успокаивающе проговорил Кирилл. — Я слышал, как это обсуждали девушки из кадров сегодня в столовой. Конечно, если благодаря тебе этот наглый американец перевернёт всю компанию с ног на голову, об этом вряд ли захочет слышать генеральный директор.
— Абдурахман? Потому что тогда уже никто не сможет гарантировать себе работу?
— Ну да. Ты же умница, всё понимаешь с полуслова, — улыбнулся он.
А мне почему-то стало тошно от этой похвалы. От слова «умница» отчаянно разило дурой.
— Вот мы и приехали, — сказала я, указав на свой дом, одиноко торчащий, как тополь в степи, среди похожего на деревню частного сектора. — Большое спасибо, что довёз, Кирилл!
— Это было приятно, — расцвёл он. — Завтра увидимся!
И я побежала мимо засевших под «грибком» алкоголиков к подъезду. В палисаднике пахло дурманом, вопили коты. Из окна первого этажа доносилась ругань соседей. С лавочки — гитарное бренчание и матерный шансон.
Я дёрнула за ручку двери и оказалась в обшарпанном подъезде с расписанными стенами. Подошла к лифту и поняла, что начинаю тонуть в раздумьях: чью сторону выбрать, как сохранить работу и лицо. И кто собственно прав, а кто нет. Дома глянула на себя в зеркало в коридоре. Замученная и взъерошенная.