— Отряд готов выступать, брат, — прошелестело сзади. Фон Штайн молча повернулся, молча спустился во двор, сел на коня и только у самых ворот, обернувшись, прокричал, не столько отряду, сколько самому себе, небу и юному Гугенброку: — С нами Бог!
Конечно, силы Крейсцензее после Танненберга и отъезда комтура в Мариенбург были не столь уж велики. Но на зверя в ловушке, зверя спящего, их надо меньше, чем на открытый бой. Двадцать рыцарей и пятьдесят кнехтов запрут выход из ущелья, а сто лучников — по пятьдесят с каждого обрыва будут стрелять, как по мишеням. С Божьей, разумеется, помощью! Да и кому же помогать Божественной силе, как не ордену своему? Не бродягам же Хорста, грабившим церкви так же лихо, как и селения. Разве не на их головы призвал гром небесный епископ из Кенигсберга, когда оказалась разбитой и подожженной славная Юдитен-кирха на окраине этого города?
Туман сверху опускался к земле и отряд шел буквально наощупь. Но окрестности замка и рыцари, и брат-эконом знали прекрасно — путь не занял много времени. Туман поглощал звуки и уже в десятке шагов не было слышно, как кнехты устанавливают сплошную стену из щитов поперек выхода, как располагаются за ними рыцари и уж совсем ни звука не доносилось из леса, где по краям обрывов занимали позиции лучники. Ждать пришлось недолго. Вернер фон Штайн все рассчитал верно — когда солнце развеяло туман по верху оврага и туман стал редеть в его глубине, взору открылась дивная картина спящего вражеского лагеря. Спящего тяжелым пьяным сном, спящего как попало, — там, где свалил не верящего ни в сон, ни в чох солдата удачи, последний глоток. И все же фон Штайну стало не по себе — отряд Кривого Хорста вчетверо превосходил его отряд! Эконом махнул рукой знаменосцу и тот трижды повел стягом вправо-влево — знак для лучников. Еще несколько мгновений стояла тишина, а потом, как показалось фон Штайну, оглушительно просвистела первая стрела. Фон Штайн перекрестился и вознес в душе благодарственную молитву. Пока он молился, стрелы полились потоком. Но еще длилась тишина, тревожимая только свистом стрел и тупыми ударами о тела спящих. Это казалось невыносимым. И вот… рыцари услышали первый крик.
Туман, столь помогавший отряду замка подойти к оврагу, теперь мог помешать. Лучники вначале били не спеша, тщательно целясь в тех, кто был ясно видел между полосами и пятнами тумана. Били точно, и человек, не успевая выбраться из тяжелого, пьяного сна, без остановки переходил в иной мир. Но затем лучники перенесли удары в туман и кто-то не убитый, а легко раненый, закричал, будя остальных. В стане началась паника. Ошалелые и не проспавшиеся воины Хорста выбегали из тумана на чистое место и, не успевая ничего понять, получали свою стрелу. Вот когда отомстило им разоренное прусское селение! Брага с медом застилали глаза и путали ноги.
Часть лучников перенесла прицел на полосу, отделяющую вражеский лагерь от пасущихся поодаль лошадей. К ним так никто и не прорвался…
В отряде Хорста был самый разный народ — и крестьяне из зачумленных германских местностей, и разорившиеся купцы, и ремесленники-горожане, бежавшие от налогов и долгов. Но немало было и таких, как сам Хорст, — воинов-наемников, закаленных и умелых, прошедших не одну европейскую войну от Адриатики до Балтики. Эти, вооруженные не дубинами, а мечами, саблями и самострелами, спали, не снимая шлемов и доспехов. Именно их созывал в тумане Хорст. Сам он спал под кустом, в кольчуге, прославленной миланской работы, в шлеме с опущенным забралом, положив на ноги длинный русский, неизвестно где добытый щит. Стрелы попадали в него, но не причиняли вреда. Сейчас он зычным голосом сзывал своих, подняв щит над головой. Лучники сверху ничего не могли с ним поделать. Опытные воины сбегались со всех концов распадка, но добежали далеко не все — трудно бежать, держа над годовой щит, не у всех они были, не все их нашли в тумане после веселой ночи, а у лучников было время прицелиться.
Туман все редел и уже почти пропал, когда Кривой Хорст построил остатки отряда черепахой. Встав в плотные шеренги, воины Хорста прикрылись сверху щитами, образовав непробиваемую крышу над головами, и медленно двинулись к запертому кнехтами выходу. Осталось их немного, не более ста. Но все же больше, чем семьдесят человек фон Штайна на этом направлении, ион почувствовал, как его прошиб холодный пот. Время от времени из клочка тумана или густого куста еще выскакивали воины, но не добегали ни до «черепахи», ни до обрыва. Только один огромный, заросший детина, появившийся как из-под земли с тяжелой дубинкой над головой, был, казалось, неуязвим для стрел и с грозным ревом несся к тому месту, где подъем на стену оврага казался наиболее пологим. По нему били десятки лучников, а он все несся огромными прыжками и вертел лад головой дубиной так, что она казалась круглым шитом. Фон Штайн увидел необыкновенно четко, несмотря на расстояние, капли пота на его лице, когда великан взобрался почти до середины обрыва. И так же четко увидел фон Штайн, что из его лба в мгновение ока вырос длинный и тонкий рог. Брат-эконом не сразу понял, что это стрела. Великан еще раз взревел, запрокидываясь навзничь. В то же мгновение в него впились десятки стрел, и он покатился вниз гигантским ежом. Больше для лучников не было работы, а «черепаха» приближалась. Время, казалось, остановилось, как солнце, некогда остановленное Иисусом Навином.
— Укрепи и помоги! — взмолился в душе фон Штайн, сам не зная кому. И помощь пришла. Замковые лучники, закаленные во множестве больших и малых боев, знали, что надо делать. Снова засвистели стрелы. Примерно половина лучников с каждой стороны спустилась с обрывов в овраг по веревкам и стреляли по «черепахе» сзади й с боков. «Черепаха» заметалась, несколько солдат бросились на лучников, но Хорст их остановил. Он отлично понимал, что пока они добегут, лучников подтянут наверх. Его же лучники полегли в самом начале. По команде Хорста «черепаха» сомкнулась. Задний и боковые ряды отгородились щитами и она снова поползла, мучительно медленно, но уже неприступно для лучников. Однако два с лишком десятка человек из нее остались лежать, утыканные стрелами. Силы сравнялись, и Вернер фон Штайн возблагодарил Господа. Однако он еще не исчерпал положенных ему на этот день удач. Полтора десятка лучников успели перебежать к самому началу оврага, туда, где он резко сужался и уходил вверх. Земля пруссов хранила в себе и на себе множество валунов. Здесь их было пять или шесть. Когда они покатились и ударили с двух сторон по стиснутой, сомкнутой «черепахе», эффект был разителен. Они буквально разметали ее на части, перекалечив и раздавив половину. Серый гранит на глазах становился красным.
Вернер фон Штайн опустил забрало и, второй раз за утро выкрикнув «С нами Бог!», послал рыцарей вперед и тронулся сам.
Это была не битва, это была бойня. Закаленные воины Хорста разбегались, почти не сопротивляясь, кнехты и рыцари гонялись за ними… Вернер фон Штайн уже хотел запеть благодарственный псалом, как вдруг увидел, что один из рыцарей странно закачался в седле, взмахнул руками и упал. А на коне стремительно возник огромный человек в блестящей кольчуге, с тяжелым двуручным мечом и без шлема. Фон Штайн узнал его— это был Кривой Хорст, и никто уже не успевал к брату-эконому на помощь, только он загораживал Кривому Хорсту дорогу к выходу из ущелья. Отчаянным усилием фон Штайн взметнул вверх колючий шар Моргенштерна и впился глазами в Кривого Хорста. Он успел разглядеть его в мельчайших подробностях. У Кривого Хорста было повреждено веко правого глаза — оно было полузакрыто, а подбородок слева пересекал небольшой, извилистый, ярко-белый на загорелом лице, шрам. И ещё Вернер фон Штайн заметил, что Кривой Хорст лыс. В ту же секунду сверкающее яблоко Моргенштерна обрушилось на голову врага, а меч Кривого Хорста развалил шлем Вернера фон Штайна.