О литературной жизни. Граф Зубов часто бывал в «Бродячей Собаке» Пронина. Дружил с Анной Ахматовой. Слышал Маяковского: по своему словотворчеству Маяковский стоит почти наряду с Пушкиным и лучше всего выражает свою эпоху.
О стихах Г. Иванова «В пышном доме графа Зубова…». Но Г. Иванов у меня в доме не бывал… это его пышная фантазия…
И Есенин тоже не был у меня. И не было лакеев в белых чулках: все были во фраках.
Граф Зубов вкратце рассказывает о мемуарах карлика Якубовского (1770–1864), кот<орый> сперва принадлежал Ник. Зубову, потом его брату Платону и, наконец, их сестре О. А. Жеребцовой. Карлик был остроумен, зол. Своих хлебодателей он иногда сильно продергивает. Язык его полуграмотный, стиль — лакейский. Он забавно перевирал слова: вместо клавикорды — кривокорды, вместо герцог Бирон — герцог Баран <?>.
Граф Зубов подготовил к печати записки карлика и сопроводил их подробным комментарием, но издать эту книгу ему не удалось [1089].
Брат не был похож на других, даже в детстве. Сестра отдает предпочтение его ранним стихотворениям и последним, написанным в 50-х гг. Именно эти пьесы имеют для нее особенное очарование. Между тем в стихах среднего периода брат обращался к народу, к человечеству, и она находит, что они менее удачны.
О музыке. Мать, замечательная пианистка, развивала в детях музыкальные способности. Она сама и брат чувствовали ее превосходство в фортепианной игре. Оба они чувствовали, что не могут играть так хорошо, как мать. У брата не было абсолютного слуха. Но его композиции одобрял Скрябин. Она ссылается на воспоминания брата в его «Охранной грамоте», где он говорит, почему именно он отошел от музыки. Отвечая на вопросы проф. Викери, сестра рассказывает об отношении брата к другим писателям — к Толстому, к Маяковскому, Рильке и другим. В конце интервью она отказывается от каких бы то ни было обобщающих замечаний.
II
В пушкинскую эпоху между поэтами было больше сходства, чем в 20-м веке. Ходасевич и Цветаева — поэты одного поколения, но не имеют ничего общего. Читает «Перед зеркалом» Ходасевича и «Роландов рог» Цветаевой. В стихах Ходасевича наш разговорный язык, у него нет пропасти между поэзией и жизнью. У Цветаевой — особенный поэтический язык, высокий стиль (выражение его в прочитанном стихотворении). Карл у Цветаевой — неведомый человек, который ее поймет. Он, конечно, бесконечно далек от всяких мещан, которые ее не понимают. Оба поэта в этих стихах хорошо себя выразили [1090].
Ходасевич не был большим поэтом, он без творческого напора, характерного для Цветаевой…
Некоторые отступления: о том, как наивно некоторые критики поправляют стихи Блока. Между тем Блок знал, что делал… [1091]
О Толстом. По воспоминаниям Гольденвейзера, Толстой разбирал стихи Тютчева «Есть в осени первоначальной…». Он заметил, что в прозе нельзя было бы сказать «на праздной борозде», но это допустимо в поэзии… Толстой стихи понимал, хотя и считал Беранже лучшим французским поэтом. З. Гиппиус говорила, что в стихах можно писать непонятно о понятном, непонятно о непонятном и, наконец, понятно о понятном: именно последнее находим у Ходасевича.
Если бы Цветаева писала проще, непринужденнее, она была бы великим поэтом, но у ней всегда напряжение, нажатие педали.
Г.В.А. читает стихотворение Поплавского «Роза смерти». Он один из самых даровитых людей, кот<оры>х мне приходилось встречать (в числе их и Осип Мандельштам). У него нет логической линии, но его стихи развиваются не беззаконно, но иначе, чем по нашей логике. У него часто звук подсказывает смысл. Так уже писали Анненский, а во Франции Маллармэ и Рембо (о последнем Поплавский часто говорил). Так, слова звездыи розыу Поплавского связаны звучанием. Но в посл<едних> строчках прочитанного ст<ихотворе>ния — свет разума.
Г.В.А. читает ст<ихотворе>ние Штейгера «Слабый треск опускаемых штор…». Он прямой ученик Ахматовой. Все ст<ихотворе>-ние держится на выражении собачий.Если бы этого слова не было, то не было бы и всего ст<ихотворе>ния. Это слово — как булавочный угол… Тот же прием у Ахматовой, напр<имер>: «Не стой на ветру…» [1092]
Г.В.А. читает (наизусть) ст<ихотворе>ние Штейгера: «Мы, уходя, большой костер разложим…» Здесь неожиданное слово крематориум.Ст<ихотворе>ние ради него написано, в нем все, что он хотел сказать, сгущено… Штейгер был грустный, больной человек, ему трудно жилось, он всегда был несчастно влюблен…
Г.В.А. читает ст<ихотворе>ние И. Анненского «Тоска миража».
Автор не включил его в свой сб<орни>к.
Образ саней, кот<орые> сходятся и расходятся. Это образ далекой любви. Здесь необыкновенная тонкость, это одно из самых удивительных ст<ихотворе>ний.
Брюсов — кованый поэт, но что все его мастерство по сравнению с дилетантизмом А<нненско>го! Ни одному поэту не снилась такая изысканность (слово нехорошее, но иначе не сказать).
Есть у А<нненско>го и безвкусие: тоска миража, безумная сказка; в то время др<угие> поэты так бы не сказали. Он только последние два года жизни общался с литераторами, до всего должен был сам додумываться, дочувствоваться. Но ск<олько> выразительности, тяжести в одной этой интонации: «Что надо, безумная сказка…»
Анненский большой поэт.
Доклад ЮКТ о разборе стихов. Анатомия стихов (по Гумилеву) [1093].
ГАР читает стихи Ахматовой: «Морозное солнце. С парада / Идут и идут войска».
ИВО об Ахматовой: она снизила тему женской любви. Выражала в стихах переживания целого поколения русских женщин, которые хотят, чего нет на свете [1094](«истерички» эпохи декаданса…). Тогда все поэтессы начали писать «под Ахматову»… Ахматова посмела сказать: «Я — дурная мать…» [1095]Для России надо забыть «и ребенка, и друга» [1096].
ЮКТ: Ахматова часто на границе срыва, но не срывается. Но были неудачные выражения; в этом стихотворении:
ок-ко — нехорошо звучит. И непонятно — чей силуэт…
ИВО: Звонок-кольцо — спондей (что неправильно…). Я бы написала — «звонка кольцо». Все в том же ст<ихотворе>нии — неясно говорится о белом доме: м<ожет> б<ыть>, никакого дома не было. Неясно, но — прелестнейший образ [1097].
ГАР: У Ахматовой — все от образов. Не — от музыки. Размер напоминает блоковские переводы Гейне. Отрывочность изложения, синкопы. «Силуэт» — удачный образ. И несущественно, был ли белый дом или его не было… Прозаизмы не только у Ахматовой: их находим у Державина, Пушкина («Снег выпал только в январе…» в «Евгении Онегине»). Русская поэзия подозрительно относится к восклицательному знаку… предпочитает точку (обратите внимание, как ГАР произнес слово «поэзия»: поэзия).
1089
Книга вышла позже: Карлик фаворита: История жизни Ивана Андреевича Якубовского, карлика светлейшего князя П. А. Зубова, написанная им самим / С предисл. и примеч. гр. В. П. Зубова и предисл. проф. Дитриха Герхардта. München, 1968. См. рецензию Иваска на нее: Новый журнал. 1968. № 91.
1090
Подробнее см.:
1091
Речь, несомненно, идет о том, что С. К. Маковский и при жизни Блока, и после попрекал его грамматическими неправильностями в стихах.
1097
Из стихотворения «Белый дом». Отметим, что никакого спондея в словах «звонок — кольцо» нет.