— Вы верите в поэзию…
— Есть вещи значительнее.
Иванов, умирая, верил в поэзию. Смоленский, умирая, в поэзию не верит. Есть другое — и его жест — рукой, подъятой к небу. Над диваном у Смоленских иконки, Серафим Саровский и другие. Всех гостей он кропил св<ятой> водой, лил ее на ладонь и нарисовал влажный крест на лбу. «И поэтому у меня нет болей», — сказал.
Проиграли с Г.В. <Адамовичем> все. Уже утро. Не на что заказать кофе. Пошел в магазин или мастерскую Довида Кнута [1138], а Г.В. велел прогуливаться издали. Говорю Кнуту: «Хотите, чтобы о вашей новой книге отозвался Адамович?» — «Ой, хочу…» — «Выйдемте, я вам что-то покажу». — «Что же вы мне покажете?» — «Кто там гуляет?» — «Ой, Адамович гуляет…» — «Не подходите к нему, я все объясню, дайте 50 франков». — Кнут дал.
Или: Надо издавать журнал, потому что ЗВЕНО кончилось [1139]. Думаю. У кого деньги? Деньги у теософов, у Кришнамурти… [1140]Вошел в доверие к даме-дуре де Манциарли [1141]. Она мной духовно руководила. Ел с ней вегетарианское, а М<анциарли> все выбегает. Накрыл ее: ест ветчину у стойки… Я тоже заказал бутерброд, и она перестала меня мучить.
Наконец, я у заветной двери. Вхожу. Спиной ко мне, у окна — он. Обернулся. Огромные черные глаза-солнца.
Кришнамурти: Вы ни во что не верите.
Не мог соврать: Не верю.
К.: Деньги вы получите, но меня вы больше не увидите.
Но фонды для ЧИСЕЛ отнял Оцуп, сказавший Манциарли: Я литература. А Р<ейзини> — не литература [1142].
3
Русский дом в Ганьи, та самая богадельня, в которой теперь воркуют Одоевцева и Терапиано. Заведовал этим домом некий Новиков, член нашей масонской ложи. А главным начальником был честнейший русский армянин Тер-Агасьян (кажется, не совсем точно воспроизвожу эту фамилию). Только он мог подписывать все чеки, которые ему привозил в Париж Новиков. Позднее доверчивый Тер-Агасьян позволил Новикову эти чеки подписывать: «Зачем же вам из-за каждой мелочи ездить в Париж?» В одно прекрасное утро (так писали прежде…) является к Теру-Агасьяну детектив: «Известно ли вам, что ваш подчиненный крупно играет?» — «Ничего не известно, какая-то чепуха». Через <пропущено слово> тот же детектив приходит опять: «Новиков продолжает играть, советую вам его вызвать, и я приду». Быстрая развязка, детектив смеется: «Помните, я вчера рядом с вами сидел, вы здорово выиграли, а потом проигрались в пух и прах…» Тот растерялся и тотчас же сознался в растрате. Французы сказали: «Вы, русские, должны внести недостающую сумму, все 20 т. долларов. Достаньте деньги где хотите, иначе мы русский дом ликвидируем». Бедный Тер-Агасьян теперь эти деньги собирает. А если он их не соберет, всех русских стариков выгонят на улицу, в том числе и Одоевцеву с Терапиано… А наши масоны исключили Новикова из ложи. [1143]
Мы сидели в «табачном» кафе на углу Ваграм и Тильзит.
Г.В.А.: Помнится, в этом кафе или поблизости Ходасевич сказал мне: «У нас только два поэта — Пушкин и Блок. Только с ними связана судьба России». И я с ним согласился.
Я: Тютчев?
Г.В.А.: Да, конечно, поэт замечательный, но он, как и Боратынский, вне этой связи с Россией, что, конечно, значения ни одного из них не умаляет.
Я: А Некрасов, любимый вами Некрасов?
Г.В.А.: Не того уровня…
Г.В.А.: На толстовских торжествах в Венеции Ренато Поджоли все выскакивал… и договорился: «До Толстого никто так в прозе не писал. Гомер, Данте, Шекспир — поэты…» Раздался громовой выкрик Мадьариаги (весьма импозантный испанец): «А Сервантес?» Поджоли потух. <…>.
Г.В.А.: Пушкин — что<-то> легкое, очень легкое по сравнению с Державиным, с его рекой времен— но вторая строфа хуже первой: лира, труба… Державин — медь, медные раскаты с неба… Но из всего этого отнюдь не следует, что Державин лучше Пушкина…
Г.В.А.: Кажется, вы Лермонтова недолюбливаете… А вот вспомнилось — Гумилев говорил — где бы у меня ни стоял том Боратынского, всегда найду, доберусь… А Лермонтов хотя бы и под рукой — а лень достать книгу… Что я люблю? Конечно, Ангела, конечно Паруса<так!>, да и многое другое. «Не смейся над моей пророческой мечтой…» [1144]Так Пушкин никогда не сказал бы… Новый тон, другие мелодии.
Мережковские.
Однажды я спросил: Зинаида Николаевна, какая-то особенная тайна была у вас, символистов, в 90-х и 900-х гг.? — Никакой тайны не было, одно надувательство [1145].
Зинаида Николаевна говорила, что часто снился Блок, уже в Париже. Помните, она писала в стихах, посвященных Блоку: «Душа твоя невинна, но — не прощу…» [1146]Но всегда его помнила.
Георгий Иванов.
Когда Георгий Иванов писал свои удивительные стихи, он, несомненно, жил какой-то совсем другой жизнью… пребывал в чем-то божественном.
Георгий Иванов занимал у Блока деньги. Тот давал и говорил: «Хорошо, что вы обратились именно ко мне…»
Мне говорили: уборщица, ходившая к Радловой, работала также на квартире другой Анны — Ахматовой. Она рассказывала первой Анне: «Анна Андревна сколько раз вас на дню поминает…» Ахматова ее не переваривала.
Г.В.А. очень резко отделяет Афродиту небесную (Уранию) от Афродиты простонародной — возвышенную, «духовную» любовь от сексуальных отношений. Эрос и секс в его опыте никогда не совпадают [1147]. Он спускается в подвал и потом поднимается на верхний этаж, даже на башню, и так поклоняется в уединении, не помышляя о взаимности.
Что же такое эта любовь без взаимности? Любовь, ограниченная только пределами собственной души? Впрочем, от общения с тем, кого он любит, Г. В. не отказывается.
Голос Г. В. — запечатленный на магнетофоне, но машина всех интонаций не передает. Анекдоты, всякие истории в его передаче — интонационно богаче, обильнее его литературных бесед. Есть какая-то ситцевая простота в его подражаниях народному говору Есенина или пареньков, обольщаемых генералами. Безо всякой — всегда нестерпимой — стилизации — ентот, евонный.Он без этих натуралистических штрихов прекрасно обходится… а только слегка тянет— медленно, с какой-то развалкой, простодушно-лукаво растягивает речь: «Хорошо с барином в баню ходить — заодно и помоешься…» (петерб<ургский> анекдот). Лукавый огонек в светлых глазах и все тот же безукоризненный пробор навощенных волос.
Г.В.А.: Пойдешь в отель с мальчишкой, вот ты уже в комнате и думаешь — зачем все это, противно.
Я: Зачем же ходите?
Г.В.А.: Вполне резонное замечание… А вот хожу, и сам не знаю почему.
Одоевцева.
Я: Мне кажется, что Одоевцева — автор посмертных стихов Георгия Иванова [1148].
Г.В.А: Не знаю… Может быть, она дописывала его строчки, отдельные сохранившиеся стихи…
Г.В.А: Я был на похоронах Георгия Иванова. Одоевцева плакала, потом я отвез ее домой. Через час она развеселилась, попросила вина и говорит: «Георгий Викторович, женитесь на мне, хорошо будет». Если бы и женился, то меня давно бы уже не было в живых… Заговорила бы. В большой дозе я ее не перевариваю… А как-то они любили друг друга. Особенно он был к ней в последние годы очень привязан.
Его <Адамовича> эпиграмма на Ходасевича:
1137
О Николае (Науме) Григорьевиче Рейзини (1905–1981) см. справку О. А. Коростелева:
1138
Довид Кнут (Давид Миронович Фиксман, 1900–1955) — поэт и журналист; владел красильной мастерской. Если этот рассказ не выдумка, а Адамович действительно написал рецензию, то эпизод может относиться лишь к началу 1938 года (
1139
Издание журнала «Звено» прекратилось летом 1928 года. Далее речь идет о подготовительной работе по организации журнала (сборника) «Числа», начавшего выходить с 1930 г.
1140
Джидду Кришнамурти (1895 или 1897–1986) — индийский мистик, до 1929 г. почитавшийся теософами.
1141
Де Манциарли Ирма Владимировна (ум. в 1950-е гг.) — теософка, соредактор первых четырех номеров «Чисел».
1143
Данный пассаж раскрывает имена и факты, скрытые Иваском в журнальной публикации (С. 95). Евгений Владимирович Новиков (1894–1971) в 1956–1958 гг. был администратором и директором Дома для престарелых в Ганьи. Названный Тер-Агасьяном человек — на самом деле Михаил Матвеевич Тер-Погосян (1890–1967), член правления, а с 1958 председатель общества «Быстрая помощь», организовавшего дом в Ганьи.
1146
Речь идет о стихотворении Гиппиус «А. Блоку» (1918): «Я не прощу. Душа твоя невинна. Я не прощу ей — никогда».
1148
Имеются в виду стихи из цикла «Посмертный дневник», публиковавшиеся И. Одоевцевой в «Новом журнале», а впоследствии, по ее записям, в различных изданиях Г. В. Иванова.