Оструганный ствол лиственницы с изображением головы медведя на конце подвешен, как качели, на скрещенных столбах. По нему-то, словно в барабан, и ударяют ритмично, короткими палками скуластые ульчские женщины. А перед ними, выряженные в яркие платья, танцуют на снегу женщины с длинными посохами. Подобно змее, извивается их ряд. Смотреть бы не оторваться, но людей, как магнитом, перетягивает на арачу.
Два столба врыты в землю. На них накидывают цепь, и медведь, сидящий на снегу посередине, сопротивляясь, беспомощно суча лапами, рыча, вынужден встать. Крепко держат цепь за концы по два мужичка в ульчских шлемах и расшитых кафтанах. А напротив медведя появился стрелок. В штанах из рыбьей кожи, вышитых рукавицах, с луком и стрелами. Как на сцене. Смущенно натягивает тетиву, с улыбкой озирается по сторонам, спрашивая совета. Медведь недоволен, рвется, ему дают опуститься, он садится в снег. Нет, все это не спектакль. Вот-вот должен прогрохотать выстрел: древний обряд свершится, всем это известно, как и совершался он в этих местах много лет назад...
В Булаву, старинное ульчское село, что стоит в нижнем течении Амура на правом высоком берегу, я попал по приглашению Евдокии Александровны Гаер, известной защитницы малочисленных народов Приамурья. Позвонив в редакцию, она рассказала, что в Булаве состоится праздник медведя. Этот традиционный ульчский праздник был напрочь позабыт в советское время и вот многие десятилетия спустя заново возрождался. Интересно будет, обещала Гаер, в недавнем прошлом коренная жительница этих мест. «Сама бы поехала, — погоревала Евдокия Александровна,— да дела требуют оставаться в Москве».
Я загорелся. Не выяснив сути, поймавшись на радостном слове «праздник», дал согласие ехать. Тревожило меня поначалу лишь то, что до начала праздника оставалось два дня, успеть бы...
«Так вы, верно, едете, чтобы не дать в обиду медведя?»— услышал я от девушек в бухгалтерии, куда пришел оформлять командировку. Тут только и узнал наконец, на какое представление еду. Оказалось, газеты уже взяли под прицел зверя, сидящего в железной клетке в Булаве. Жадные до сенсаций, они сообщали, что медведь, подметив необычное стечение народа, забеспокоился, перестал спать и есть. Естественно, что у людей, воспитанных на уважении ко всему живому и никогда не бравших в руки ружье, рождалось возмущение и жалость. А тут еще, будто начитавшись наших газет, всемирное телевидение «Ай-ти-эн» подпустило слезу: показало в своей информационной программе репортаж о незавидной участи лесных бродяг.
В Европе бурых медведей осталось лишь несколько штук. В Сибири и на Дальнем Востоке они еще водятся, но теперь с удесятеренной силой за них взялись браконьеры, сбывающие в страны Востока медвежью желчь. Медвежат, которых отлавливают для цирков, оказывается, прежде чем выпустить на сцену, заставляют танцевать на раскаленном железе. Но более всего медведям достается в зоопарках Японии.
Природой созданных проводить жизнь в одиночестве, зверей этих там поселяют в большом общественном загоне, что при раздаче пищи вызывает нередко кровавые драки. Япония в моем представлении была страной высокой культуры, и, пожалуй, не увидев своими глазами кадры, где медведи дерутся, а зрители сверху с интересом наблюдают, я бы в это не поверил. Жалко, конечно, было несчастных бурых медведей, превращаемых в гладиаторов. И отношение к ним у меня не переменилось даже после того, как, будучи уже в Хабаровске, узнал, что месяцем ранее неподалеку от Булавы бурый медведь насмерть задрал милиционера, выехавшего в тайгу поохотиться. Может, как раз и задрал потому, что браконьеры не стали давать зверям покоя. А в Булаве собирались прикончить, считай, ручного, домашнего медведя, взятого из берлоги медвежонком, выращенного в селе...
Узнав все это, я уже корил себя за торопливое согласие ехать, однако передумывать, возвращаться с полпути было не в моих правилах. За двое суток, себе на удивление, я успел перемахнуть на другой конец страны, пролететь над заснеженным Амуром, сесть в отъезжавшую из Мариинска машину и в час начала «байумба хупи» выйти перед воротами новенького, только что выстроенного ульчского этнографического музея.
«Если спросить ульчу, зачем «бай-умбу хупу ленгсуу» — «игру с медведем делаете», то обычно он отвечает, что «такой закон». Что так испокон веков делалось, а зачем и почему — он знать не знает и ведать не ведает».
Так пишет в своей книге «Родовой строй и религия ульчей» русский этнограф А.М.Золотарев, в тридцатые годы занимавшийся изучением обычаев ульчей, возможно, побывавший и в Булаве.