Мне не следовало ходить за ним. Я понимала, что он хочет побыть в одиночестве, но я была маленькой и до неприличия любопытной.
Он обошел все поселение, заглянув в три оставленных дома, остановился у почти пустой мясной полки, задержался, изучая нарты Отца (у него были хорошие нарты с костяными полозьями), потом долго стоял и смотрел на наших собак. Собаки лаяли и бросались в его сторону, но, будучи на привязи, не могли причинить ему вреда. Чужак, однако, на всякий случай отошел подальше. Я решила, что он никогда не имел дела с упряжкой. Мы держали хороших собак.
У холма с наваленными сверху камнями, где мы хоронили наших мертвых, он снова задержался, долго вглядываясь в ледяные просторы. Может быть, он разговаривал с предками? С нами он не заговорил ни разу. Свой ящик он взял с собой и теперь опять принялся что-то с ним делать. В небе плясали Огни, и ящик откликался на их движение треском. Потом чужак поставил ящик, сел в снег и, сгорбившись, уронил голову на колени. Через какое-то время я испугалась, что он может замерзнуть, подошла к нему и сказала:
— Кто-то сидит в холодном снегу, когда рядом теплый дом.
Он посмотрел на меня, и в полутьме его желтые глаза стали зелеными. Потом он моргнул. Я протянула ему руку и отвела обратно в дом. Временами он бывал забывчив, как Бабушка.
Потом началась метель. Даже если бы Отец был здоров, он не рискнул бы идти в такую погоду на охоту. Ветер играл на пустой мясной полке печальную музыку. Однажды Мама едва не потерялась, разыскивая ее, хотя от двери полку отделяло всего несколько шагов: снаружи все превратилось в свистящий задувающий белый вихрь. Собаки спали, свернувшись под снегом, а мы прятались в доме, рассказывали сказки и наблюдали, как исчезают наши запасы пищи.
Все, кроме чужака. Ему нечего было рассказывать. Время от времени он трогал синим чешуйчатым пальцем каменную лампу или опять принимался за свой бесполезный ящик, но по большей части просто сидел в углу, раскачиваясь вперед-назад, как Бабушка.
Потом мы начали петь, чтобы унять тупую боль в животах. Больше делать ничего не оставалось. Отец уже не понимал, что его напарник, певший вторым голосом, мертв, убит медведем, и поэтому он сначала пел свою часть, а потом его, голосом мертвого. Я выглянула наружу, чтобы удостовериться, что из желания присоединиться к нам этот охотник не сбросил свою груду замерзших камней. Но в ночи только свистел ветер.
Чужак слушал, а когда Отец закончил петь, тоже принялся издавать какие-то звуки. Может быть, у него такие песни, хотя больше всего это напоминало скрип льда, готового вот-вот дать трещину.
Бабушка, в свою очередь, спела печальную песню.
Иногда она вспоминала, как она стара, и начинала грустить.
Ай-яа-а-а, ай-яа-а-а, женщина когда-то была молода.
Ай-яа-а-а, ай-яа-а-а, у женщины когда-то была красота.
Великие охотники дрались из-за нее когда-то,
И радостно когда-то было с ней мужчинам.
Ай-яа-а-а, ай-яа-а-а, женщина когда-то могла путешествовать.
Ай-яа-а-а, ай-яа-а-а, женщина когда-то была молода, ай-яа.
От холода и голода Отцу стало хуже. Он сражался с чем-то, что видел только он. Я не знаю, как он смог подняться и, шатаясь, пройти по дому, но он сшиб мамину и бабушкину лампы. Мама закричала, сбила расползающееся пламя руками, потом уложила Отца обратно. Мы продолжали сидеть в темноте.
Разжигать огонь — задача долгая и трудная. Мама вздохнула и принялась за дело, но в этот момент вспыхнул огонь в том углу, где сидел чужак. Он подождал, пока Мама наполнит лампу и приладит фитиль, потом прикоснулся своим огнем ко мху. Мох тут же вспыхнул.
Я захотела, чтобы он сделал это снова, и попросила его. Чужак, видимо, понял, потому что несколько раз зажег огонь из ничего, потом, устав, наверно, от этой детской забавы, убрал его в свою сумку. Все-таки он на что-то годился: он не мог охотиться, петь или говорить, но мог зажигать огонь.
Когда сила метели достигла самого пика, пришло мамино время. Я понимала, что должен родиться ребенок, но мы не знали, когда. Отец помочь ничем не мог, чужак ничего не знал, поэтому помогать выпало мне и Бабушке. Я, конечно, уже видела роды. Только годом раньше, зимой родился мой маленький брат. Он прожил десять дней. На этот раз Мама родила легко, Бабушка вспомнила, что еще нужно делать, и вскоре родившаяся девочка уже пыталась сосать грудь.
Молока у мамы было мало: она голодала слишком долго. Имя ребенка она нам не сказала, и я понимала, что это может означать.