— Скорее бы только с книгой разделаться. Немного уже осталось...
На этих словах он как-то странно осекся, спешно переменил тему и принялся вспоминать о разнообразных, никак не связанных друг с другом событиях: заговорил о нашей с ним институтской дружбе, стал вдруг живо интересоваться последними студенческими новостями. Саймон говорил около часа; в том, что он лишь тянет время, пытаясь избежать неприятных для себя расспросов, сомнений быть не могло. С другом моим явно творилось что-то неладное: каждое слово давалось ему с огромным трудом, голос звенел, наполненный каким-то внутренним напряжением,— казалось, каждую секунду он отчаянно пытается что-то в себе перебороть.
Я поразился мертвенной бледности его лица. Взглянул на горб: тело под ним будто съежилось, как-то усохло. Вспомнил недавнюю свою мысль о гигантской раковой опухоли и подумал, что был, возможно, не так уж далек от истины.
Пока, подгоняемый ему одному лишь понятным беспокойством, Саймон продолжал свой сбивчивый монолог, я понемногу огляделся. В гостиной царило полное запустение: все пространство было заполнено книгами, а в редких просветах — пылью. На столе возвышались груды бумаг и манускриптов. В углу потолка свил себе домик паук.
Улучив минуту, я спросил Саймона, как продвигается его литературная работа. Ответ показался мне несколько неопределенным: процесс идет непрерывно, свободного времени не остается совсем. Впрочем, сами по себе сделанные в ходе исследования открытия с лихвой оправдают затраченные усилия; одни только находки в области черной магии впишут новую страницу в историю антропологии и метафизики.
Особый интерес, насколько я понял, вызывало у Саймона все, связанное с существованием так называемых «родственников» — крошечных «посланников Дьявола» (чаще всего в образе животного — крысы, например, или кошки), которые «состоят» при колдуне или ведьме, обитая на человеческом теле постоянно, либо используя его временно как источник пищи. Значительное место в его книге занимало исследование феномена «дьяволова соска», которым опекун и кормит «родственника» собственной кровью.
Исключительное внимание уделил автор медицинскому аспекту проблемы; собственно говоря, все исследование он попытался провести на строго научной основе. В книге подробно рассматриваются, в частности, причины гормональных расстройств при так называемой «бесовской одержимости»...
Саймон вдруг умолк; затем признался, что очень устал и нуждается в отдыхе. День действительно клонился к вечеру.
— Надеюсь, в самое ближайшее время работа будет закончена, — добавил он напоследок, — тогда-то я наконец смогу уехать отсюда. Все же безвылазная жизнь в этом доме сказывается на здоровье. Какие-то видения, провалы памяти — начинаешь уже привыкать к подобным вещам... Впрочем, пока что выбора нет: сама природа моих исследований требует строжайшего соблюдения тайны. Иногда приходится вторгаться в такие области знания, от которых человеку лучше держаться подальше. Отсюда и постоянное перенапряжение: не знаю, право, надолго ли меня еще хватит. Что ж, ничего не поделаешь — это у нас в крови: вся история семьи Мальоре, как вам, должно быть, известно, связана с черной магией неразрывно... Впрочем, хватит об этом.
Саймон предложил на сегодня закончить наш разговор и пообещал дать знать о себе где-то в начале будущей недели. Мы поднялись, и я заметил, как дрожит он всем телом — от слабости, должно быть, и одновременно от этого своего необъяснимого возбуждения. Наконец, согнувшись под тяжестью ужасной ноши, Саймон медленно двинулся по длинному холлу; на фоне яркого заката фигура его тут же превратилась в неясную прыгающую тень. Я пригляделся. Саймон действительно шел, содрогаясь всем телом: плечи его непрерывно дергались вверх-вниз в совершенно независимом от движения ритме. На секунду мне показалось, будто это огромный горб пульсирует какой-то своей, внутренней жизнью. Я вспомнил случай, о котором рассказал Тэтчертон, и едва не лишился чувств от внезапного прилива дурноты. Потом взял себя в руки: закат за окном, бесчисленные отражения, блики — ну, конечно же, снова оптический обман!
Мы подошли к двери, и Мальоре принялся с величайшей поспешностью выпроваживать меня за порог.
— Спокойной ночи! — буркнул он, не подавая руки и весь дрожа от какого-то странного нетерпения.
Несколько секунд я стоял, молча вглядываясь в измученное лицо, смертельно бледное даже в рубиновом ореоле заката. Внезапно с ним произошло нечто странное: черты исказились мучительной гримасой, в глазах вспыхнул панический ужас. Не успел я пробормотать что-то в ответ, как Мальоре, будто сломавшаяся кукла, резко согнулся; при этом губы его вытянулись в дьявольскую ухмылку. Я невольно сжался, ожидая нападения, но он лишь расхохотался, визгливо и злобно. Ужасный писк этот вонзился в мозг мне острой, витиеватой трелью.