Художественная резьба по камню, или глиптика, возникла в V тысячелетии до н.э., в Месопотамии. В те допотопные времена резчики ограничивались лишь изготовлением инталий — гемм (картин в камне) с углубленным изображением. Исполненные в мягком камне, они служили в основном печатями. Хотя египтяне (в отличие, скажем, от халдеев) не ставили перед собою только прикладные задачи: их скарабеи из сердолика, ныне украшающие многие музеи мира, — настоящие произведения ювелирного искусства. Эти-то скарабеи и попали в VI веке до н.э. в Грецию, где расцвет глиптики достиг своего апогея. В Греции же был изобретен станок для резьбы по камню. Его автором считается Теодор Самосский, выточивший перстень для Поликрата, знаменитого деспота и тирана.
Резцы различной конфигурации и размеров вращались с помощью колеса и приводного ремня; абразивом служил «накосский камень», порошок корунда или алмазная пыль. Работа была изнурительной и трудоемкой, ошибаться было нельзя — одно неосторожное движение — и хрупкий камень мог треснуть.
Художники Эллады в буквальном смысле оттачивали свое мастерство. Однако дальше инталий не шел даже легендарный Пирготель, получивший исключительное право гравировать самого Александра Македонского.
Собственно камеи, то есть геммы с выпуклым изображением, появились только к концу IV века до н.э. — их родиной считается Александрия. Поначалу их резали на многоцветном сардониксе, но вскоре в дело пошли драгоценные «дары Востока» — аметисты и топазы, фанаты и аквамарины, гиацинты, изумруды, сапфиры... После завоевательных походов Александра сырья хватало с избытком. Экзотика восточных минералов сочеталась с высоким гением эллинизма — первые резчики камей как будто не ведали трудного периода поиска: в камеях мастера воспроизводили картины, хранящиеся в святилищах, — тем самым увековечивая творения живописцев. Уже самые ранние из них поражают своим совершенством.
Высокая стоимость камня, уникальная работа — все это мог оплатить только очень состоятельный заказчик. Высшим шиком среди аристократов считалось иметь собственную дактилиотеку — коллекцию резных камней.
С падением последней эллинистической державы, царства Птолемеев, многие греческие умельцы эмигрировали в Рим, новую столицу мира. Римляне, считавшие себя законными преемниками эллинов, особенно преуспели в части собирания гемм. Великолепные дактилиотеки были у Юлия Цезаря. «Он постоянно, с большим увлечением скупал резные камни», — писал о нем Светоний. Надо отдать должное диктатору — шесть из своих собраний он посвятил храму Венеры.
Личного резчика, по примеру великого Александра, имел Божественный Август (через полторы тысячи лет его время назовут «золотым веком античной глиптики»): греку Диоскуриду была оказана великая честь сделать портрет первого римского императора. Резцу этого же мастера принадлежит и гемма с изображением дочери Клеопатры. Кстати, триумвир Марк Антоний, любовник, а затем и супруг египетской царицы, был просто помешан на геммах. Когда сенатор Нонния отказался продать ему одну роскошную камею, тот занес его в списки осужденных и изгнал из Рима (но камеи так и не получил). Помпеи, наголову разбив понтийского царя Митридата Евпатора, завладел и его дактилиотекой — одна только ее опись заняла тридцать дней! Правда, позже полководец пожертвовал эту коллекцию главному святилищу Рима — храму Юпитера Капитолийского.
Но самым фанатичным «собирателем» был, пожалуй, Гай Веррес, римский наместник в Сицилии. Его «любовь» к резным камням была столь велика, что им заинтересовались в Сенате. Проконсулу ставилось в вину присвоение гемм, принадлежавших храмам и частным лицам, — его награбленная коллекция оказалась самой богатой в империи. Обвинителем выступал Цицерон, посвятивший этому процессу аж семь судебных речей. Последняя из них завершалась словами: «О, времена! О, нравы!» Веррес был приговорен к ссылке и возмещению ущерба в размере сорока миллионов сестерциев... Он еще дешево отделался. «Среди гемм имеются такие, которые слывут бесценными и не имеют соответствующей стоимости в человеческих богатствах, — писал век спустя Плиний Старший. — Хотя многим людям для высшего и абсолютного созерцания природы достаточно всего одной геммы».
Шли годы, проходили столетия... В руины обращались античные храмы, полотна древних художников рассыпались в прах. И лишь каменные картины сохраняли свою первоначальную прелесть — будто только что вышли из-под резца.