Так случилось, что именно «ПК-30» поручили доставить до линии границы две японские шхуны с экипажами, отпущенными на Родину после суда над их синдо (шкиперами). На судне, однотипном с «Сиго-мару», возвращались домой и шесть наших «крестников». На церемонии проводов в фильтро-пункте я был удостоен низкого поклона и благодарственной речи от бывшего механика «Сиго-мару». Суть его выступления сводилась к тому, что ни он, ни его товарищи по несчастью не забудут русских моряков, своих спасителей. Всем в Японии они будут рассказывать, какие мы хорошие люди...
После проводов офицер-переводчик, читавший японские газеты, рассказал, что дрейфовавшая по воле холодного течения Ойясио «Сиго-мару» выбралась на морскую дорогу, ведущую в Кусиро — крупнейший порт острова Хоккайдо. Однажды ночью плывшая без огней шхуна едва не попала под нос пассажирского лайнера. Она сидела в воде низко, и все же вахтенный офицер лайнера своевременно обнаружил опасность на экране радара.
Находка полузатопленной шхуны без экипажа на борту вызвала шумную кампанию в японской прессе. Какие только предположения, догадки и версии не придумывали журналисты, пытаясь разгадать тайну исчезновения шести рыбаков.
А ларчик открылся просто! Когда сообщение с Курильских островов по дипломатическим каналам достигло Токио...
Александр Еременко, капитан 3 ранга в отставке
Мачей Кучиньский. Органные горы
Доктор Риска и все еще не пришедший в себя при виде изумительного зала Солецкий понемногу добрались до того места, где, как им казалось, исчез огонек лампы Фернандо. Доктор остановился и начал складывать еще одну каменную кучку. Фоторепортер наклонился, чтобы помочь, и заметил влажный след на камне.
— Взгляните, доктор. Здесь только что побывало какое-то животное.
— Вероятно, краб, — ответил доктор, собирая камни.
— Нет. Это что-то среднее между следом собаки и кошки...
— Ни то, ни другое, — сказал Риско, присмотревшись. — Просто хутия, грызун. Днем прячется в пещере, а ночью выходит на кормежку. Мы его спугнули, и он побежал через озерко.
Интересно, — сменил тему доктор, — в которую из щелей пролез Фернандо?
Они стояли перед стеной камеры, у самого основания каменного органа. Видели черные отверстия, но ни тому, ни другому и в голову не пришло, что надо бы опуститься на четвереньки. В нескольких метрах дальше раскрывались ворота большого коридора.
— Пожалуй, он пошел сюда, — бросил Риско.
— Наверняка! — согласился Солецкий.
Они направились в новую галерею, не подозревая, что теперь каждый шаг удаляет их от встречи с товарищем.
Уходили минуты. Стая летучих мышей, облетев только ей знакомые ходы туннелей, вернулась в горячий грот, где уже не было и следа человека. Успокоившись, животные вновь плотно покрыли потолки, ниши и каменные навесы. Прекратились трепыханье и хлопанье перепончатых крыльев, лишь изредка звучали похожие на чириканье писки. Стая погрузилась в сонное оцепенение.
В другой части лабиринта, в глубокой щели под камнем, свернувшись в клубок, засыпал маленький грызун — хутия. Животное затаилось в тесной дыре, сбежав в панике из своей норы от слепящего света, который преследовал его еще несколько сот метров. Преследователь наконец исчез, и кругом воцарились тьма и тишина.
Солнце уже прошло зенит, но с земли его не было видно сквозь плотные тучи. Потоки дождя обрушивались на горб Моготе Вирхен, и понадобилось совсем немного времени, чтобы первые тонкие струйки проникли в подкаменные пустоты. С молниеносной скоростью в них прибывала вода. В отвесных расщелинах она превращалась в пенистые водопады, стекала по стенам и с бурлением протискивалась через каждую дыру. Непроницаемая черная пещерная ночь начала заполняться хаосом звуков. Гул, всплески, грохот. Наконец наступила минута, когда эти звуки дошли до сознания людей, бредущих по подземельям.
Стрелки часов миновали полдень, но Солецкий не ощущал течения времени. Он вообще не чувствовал ничего, кроме растущего изумления. До сих пор он бывал лишь в нескольких пещерах и думал, что все они одинаковы — гладкие, влажные стены, там и сям сталактиты, каменные завалы, отслоившиеся плиты и известняковые блоки. Впервые он оказался в субтропической пещере, и у него чуть ли не кружилась голова от увиденного. Он не слышал, о чем говорит доктор, молчал и сам, только ошеломленно хлопал глазами да лихорадочно, почти механически делал снимки, словно боялся, как бы подземные красоты не растаяли, как мираж.