— Такова традиция, ваше превосходительство.
— Традиция... Да, такова традиция. А традиция — фундамент дисциплины, а на ней держится служба. Но почему, откуда она завелась? Не из пальца же высосали! А вот у португальцев почетная сторона как раз не правая, а левая... Это почему? Ну-ка, князинька? Молчите! А вы, Черкашин? И вы не знаете? Вот вам и традиции, неведомо откуда взявшиеся... А ведь ответ-то есть и не так уж, ежели подумать, сложный. Традиция, по энциклопедическому словарю, есть «передача обычаев и практического их выполнения от дедов наследникам или одним поколением другому путем слова без записи». Так почему же все-таки появился на европейских флотах, исключая португальский, этот самый обычай — считать правую сторону корабля почетной, парадной? А пошло это оттого, что мыс Горн и Магелланов пролив впервые были обойдены англичанами и испанцами с оста на вест, то есть — правым бортом!
У португальцев же знаменитый их мореплаватель Васко да Гама обогнул мыс Доброй Надежды, идя с веста на ост, си-речь левым бортом. Вот вам и традиция.
— Позвольте вопрос, ваше превосходительство, — обратился к адмиралу князь Мещерский. — А вот у англичан, скажем, есть обычай: в кают-компании бутылку передают из рук в руки вокруг стола. Каждый себе сам наливает. Но упаси Бог пустить ее по солнцу. Беды от этого, говорят, не оберешься. И себе самому, и кораблю.
— Понял вас, князь, понял. Как видно, вы в этих обычаях — дока изрядный. И я тоже обычай сей знаю. Да ведь и у нас нечто подобное встречается. Когда сам я молодым мичманцом еще был, у нас в кают-компании полагалось не просто выпить, а еще и стаканом по столу пристукнуть. Ну вот, втравили вы старика в воспоминания. А у нас ведь впереди дела. Вот, ворочать пора, пойдем на внешний рейд Фиуме, а там — салют наций — тоже, надо сказать, традиция — и — на якоря... Иван Глебович, — подозвал адмирал флаг-капитана, — распорядитесь, голубчик, к повороту и салюту. И на «Рюрик» с «Богатырем» просигнальте.
Произведя поворот, отряд шел к Фиумскому внешнему рейду. На подходе к крепости с кораблей грянул салют. Адмирал привычно считал залпы... Девятнадцать, двадцать, двадцать один. Все. Сейчас крепость отсалютует — и можно становиться на якоря. Так-так, сейчас, сейчас...
Но нет, крепость на салют не отвечала! Творилось что-то странное. Как реагировать на этакое? Напомнить, что ли, о себе австриякам? Вступить в переговоры? Выяснить отношения? Ясно только одно: по халатности ли, по умыслу ли непонятному или еще по какой причине — но налицо поношение Андреевскому флагу! А тут еще великий князь на борту... С ним этот вопрос согласовывать придется. Надо! Куда же денешься?
Адмирал вызвал через коммутатор великокняжеский салон и, получив согласие, тут же отправился на прием к Николаю Николаевичу.
— Что там у тебя, Маньковский? — спросил готовый уже к сходу на берег великий князь.
— Что делать прикажете, ваше императорское высочество? Мы, как положено по уставу, дали на подходе к крепости салют наций. Крепость не ответила. Явное нарушение всех традиций. Проглотить это просто так мы не должны, не можем. Задета честь флага российского. Наблюдатели с крепости давно разобрались, кто мы и откуда. Прикажите, ваше императорское высочество!
— Э-э, нет, Маньковский! Ты меня от этого уволь! До Антивари — да, шли мы под моим флагом. А сюда-то пришли под твоим, адмиральским. Я у тебя на борту как частное лицо. Ты меня на берег доставь, а там я, так сказать, инкогнито, на поезд, да и поехал. Домой, домой, в Россию. Миссия моя в Цетинье закончилась, так что уж ты, ваше превосходительство, давай-ка сам, сам выпутывайся и все утрясай...
«Вот ведь склизкий какой, — подумал адмирал. — Недаром его в гвардии «Лукавым» прозвали. Прямо по молитве: «Избави нас, Господь, от лукавого... Поистине, Лукавый! А впрочем, может, оно и лучше... Ну что ж, сейчас катер отправить со всеми почестями, и — привет, ваше императорское высочество! Вы-то сухим из воды уйдете, а нам нельзя-с!»
Не успел катер вернуться назад, как сигнальщики доложили, что с норд-веста видны дымы: идет большое соединение кораблей.
— Продолжать наблюдать. Докладывать каждые десять минут, — распорядился адмирал, уходя в свой салон, чтобы перевести хоть немного дыхание и от австрийского наплевательства, и после проводов его лукавого императорского высочества.
Доклады шли регулярно, и не прошло и получаса, как вахтенный офицер сообщил, что идет большая австро-венгерская эскадра под флагом самого австрийского морского министра и командующего военно-морскими силами вице-адмирала Монтекуккули.