Когда мы обсуждали задачи, которые нам предстояло выполнить во время восьми погружений на двух аппаратах, речь шла о съемке всего лишь восьми подводных сюжетах. Однако в процессе работы запросы Джеймса Камерона росли и число подводных сюжетов, отснятых нами, в результате перевалило за тридцать. А если все это умножить в среднем на три дубля, то выходит, что, в общей сложности, мы отработали около ста подводных сцен. Всего же за 19 дней мы совершили 24 погружения — по 12 на каждом из аппаратов «МИР». Причем на глубине мы находились по 15-20 часов. После очередного спуска приходилось перезаряжать аккумуляторы в обоих аппаратах — на это обычно уходило десять-двенадцать часов, — после чего они снова были готовы к работе. Члены экипажей успевали лишь немного поспать — и опять под воду. После серии из двух-трех погружений с берега, расположенного в 300 милях от района работ, приходило небольшое судно, оно забирало отснятый киноматериал и отвозило его для проявки. А спустя два-три дня к нам прилетал самолет и сбрасывал на воду контейнер с дубликатом проявленной кинопленки. В конференц-зале нашего судна был оборудован небольшой кинозал, где мы просматривали отснятое. Во время просмотров возникали споры, рождались новые идеи...
Смотрим однажды пленку, отснятую несколько дней назад. «МИР-2» садится на самый верх надстройки «Титаника», на краешек свободного пространства, где когда-то была центральная лестница, соединявшая все палубы судна. «МИР-1» тогда висел над этим проемом и, борясь с течением, вел киносъемку. Вот «МИР-2» выпускает дистанционный модуль, оборудованный телекамерой и автономными светильниками. Модуль, управляемый по кабелю, погружается в проем и уходит внутрь «Титаника». На экране видно, как вращается лебедка, на которую намотан привод от модуля. «МИР-1» смещается чуть в сторону и тоже зависает над проемом, направив кинокамеру вниз. Мы снова видим модуль: через мгновение он исчезает под одной из палуб. И тут же слышим комментарий Джеймса Камерона:
— Модуль осматривает палубу «С», третью сверху...
Вслед за тем изображение на киноленте сменяется на экране видеозаписью, сделанной с помощью модуля внутри «Титаника». Поистине фантастическое зрелище. Мы видим колонну из красного дерева, сохранившую свой первозданный вид. На одной из переборок — круглое пятно...
— Здесь должны быть часы, — говорит Камерон, разглядывая одну из старых фотографий интерьера «Титаника». — По-видимому, они там есть, но их не видно под слоем ржавчины и обрастаний. — И тут же сетует: — Жаль, что модуль не оборудован манипулятором, он мог бы соскрести ржавчину.
Модуль опять появляется в проеме лестничной клетки и опускается еще ниже — на палубу «Е». И вновь идет видеозапись. На экране возникает огромная хрустальная люстра : висит на своем месте как новенькая. Как будто и не было никакой трагедии... Более двух часов длится видеозапись. Много необычных предметов появляется на экране — большинство из них идентифицируются по старым фотографиям внутреннего убранства «Титаника», тщательно подобранным Джеймсом Камероном...
Экспедиция закончена. Судно возвращается в Галифакс, Джеймс Камерон сразу улетает в Штаты. Поблагодарив за великолепную работу, говорит, что родилось много новых замыслов, хотелось бы кое-что доснять и переделать из того, что уже отснято. Так уж устроена творческая личность, но ведь где-то надо остановиться! Тем более, что выход фильма на экраны запланирован на середину будущего года. Что ж, поживем — увидим.
Анатолий Сагалевич, доктор технических наук Фото Юрия Володина
Арго под созвездием АРГО
Чуть за полночь. «Крузенштерн», размеренно кроя форштевнем агатовые волны Тихого океана, идет на запад — к островам Французской Полинезии. На капитанском мостике непроглядная темень: ночи в тропиках густые, насыщенные мраком. Верхняя палуба освещена зыбким, сумеречно-желтым светом парусных и топовых огней на мачтах. Слабое мерцание ощутимо и в штурманской рубке, под мостиком, — его излучают огоньки навигационных приборов и галогеновая лампочка, зависшая над картой на штурманском столе. Карту вполне можно было бы назвать tabula rasa, если бы не крупная сетка параллелей и меридианов, переплетенных с замысловатыми узорами из кривых линий — изобат и четырехзначных цифр, которыми обозначены громадные глубины в пустынной восточной части великого океана.
Мы с Женей Немержицким стоим на погруженном во тьму левом крыле мостика. Арго где-то рядом. Его не видно, но слышно: он что-то грызет, довольно посапывая и порыкивая, — наверное, обрубок пальмовой ветки. Эту толстую, кривую двухметровую деревяшку пес приволок прямо к трапу, когда мы еще стояли в Рио, месяц с лишним назад. Арго выбрал ее из сотен других заморских «диковинок», словно чувствовал, что она ему долго послужит: наученный горьким опытом почти двухмесячного плавания, он знает, что игрушки на корабле большая редкость — старая покрышка да пара-тройка прокушенных, отживших свой недолгий век мячиков. К тому же простора для игр не густо. Иное дело берег — там настоящее раздолье! Но где он, этот берег? О последнем осталось одно лишь быстротечное воспоминание: совсем небольшой — по крайней мере издалека, — да и название какое-то странное, рокочущее, непривычное для слуха. Во всяком случае, раньше Арго никогда не слыхал, чтобы хозяин произносил что-нибудь похожее. То был остров Робинзон-Крузо...