Прошли века, и люди значительно продвинулись в изучении анатомии и доисторического мира. Кости были показаны немецкому зоологу Йоханну Блюменбаху. Тот определил: они принадлежат мамонту. Может, легенды о гигантах возникли в связи с находками таких огромных костей? С одним видом гигантов так скорее всего и случилось. Речь идет о циклопах, которые так досаждали аргонавтам. Легенды о циклопах возникли, когда были обнаружены черепа слонов в тех местах, где живые слоны больше не обитали. У черепов была закругленная форма, и они весьма походили на человеческие. Два самых очевидных различия — череп слона, разумеется, больше и в середине лба имеет отверстие. Полагали, что оно является глазницей гиганта. Позже оказалось — это сильно увеличенное носовое отверстие. Но для впечатлительных людей, не слишком много знающих об анатомии слонов, череп все равно принадлежал одноглазому гиганту.
Нет, уважаемый господин капитан, как хотите, а одними костями мамонтов и динозавров легенды о великанах не объяснишь! Кто воздвиг мегалитические постройки на побережьях морей и океанов? Может, твои собратья, жившие за тысячелетия до тебя и создавшие удивительную культуру, опередившую время и потом смытую Великим потопом? Молчишь...
Я не заметил, как за размышлениями скоротал остаток утра. Солнце ушло на другую сторону горы, и великан оказался в тени. Жесткие черты лица его немного смягчились. Может, он понял, что я пришел сюда не для того, чтобы украсть алебарду (бывало тут и такое), а чтобы молча постоять и подумать о том, как много неразгаданных тайн хранит в себе, казалось бы, хоженая-перехоженная и читанная-перечитанная старушка Европа!
Н.Непомнящий
История странствий Теодора Лами, русского флибустьера
«...и тут мы увидели пять или шесть кораблей. Ух! То англичане, мы погибли! — Будь что будет, — сказал капитан, — но хуже, чем было В Галифаксе, нам не будет!»
Из Записок Теодора Лами
Портрет неизвестного
Апрельским или майским днем 1788 года незнакомец возвращался из предместья Сент-Антуан к себе в гостиницу на улицу Монахинь-кармелиток. Он был взбешен. Он шарахался от карет. Он знал, как ответит этому негодяю:
«Сударь!» — так он начнет свое письмо. Но это только для начала — «Сударь! Я вас предупреждаю, что ваши зубы укусят сталь! Вы показываете себя глупым и злым. Так как в вас больше злости, чем глупости, то вам хорошо бы подошла небольшая башня в тюрьме Бисетр».
Улица Сент-Антуан кончилась. Бастилия выросла внезапно. Он бросил взгляд на крепкие каменные стены.
Нет, сударь, только узкая башня в Бисетре! Бастилия не для вас, лжеца и негодяя. Бастилия для вас высока! Вы встречаетесь только со сволочью, все порядочные люди вас избегают. Каковы ваши подвиги? Всегда подстерегать людей, чтобы выманить у них несколько бутылок вина под предлогом сеансов для написания портретов. Это ли русский художник? Нет, это — свинья первого ранга, подонок общества, достойный компаньон Бисетра. Вы — человек без сердца, без чувств и без какой-либо чести...
Да, да, без какой-либо чести! Он три дня подряд таскается черт знает куда, в это проклятое предместье Сент-Антуан. И три дня этот проклятый художник Жан скрывается от него. Жан клялся закончить портрет к сроку. Черт возьми! Корабль ждать не будет, а портрет все не готов!
Лувр. Три версты он отмахал незаметно. О, Сена, она так всегда успокаивает его. Художники с мольбертами устроились у самой воды. Может быть, этот негодяй Жан болтается с бутылкой вина среди них? «Нет, нет, мсье, нынче весельчак Жан здесь не появлялся». Ну и черт с ним! Будь проклят тот день, когда он заказал ему свой портрет.
Он долго смотрит на Сену, на старый Понт-Неф. Вспомнил ее, хохотушку и задиру. Здесь, на набережной, он впервые повстречал ее... Какой был странный день, холодный и туманный. Сколько лет он был с ней в разлуке? Сколько лет длилось его странствие? Изменчивые волны, зеленые острова, грохот пушек, разорванные паруса, убитые, убитые, исчезающие в волнах. Слепящие снега высоко в горах, зловещие ночные крики в джунглях. Как быстро все пролетело... И у этого мерзавца Жана — да какой он Жан! Сволочь Ванька с Васильевского острова! Но талантлив, черт, до чего талантлив! — какой вылеплялся портрет! Он, Теодор Лами, в зеленом мундире с золотыми галунами, со шпагой в чуть согнутой руке. Он, Теодор Лами, вольный флибустьер, острием шпаги указует на горящие в синем океане вражеские корабли. Да-да, портрет был почти готов. Он отправил бы ей, Шарлотушке, Шарлотт, свой портрет, и тогда, может быть, она простила бы его. Но... Вечная Сена уже отливала красным золотом уходящего солнца. К черту сантименты! К черту портрет! Корабль ждать не будет!