Тихо лампада пред образом
Спаса горит...
Князь неподвижен лежит...
Словно как свет над его
просиял головой —
Чудной лицо озарилось красой,
Тихо игумен к нему подошел
и дрожащей рукой
Сердце ощупал его и чело —
И, зарыдав, возгласил
«Наше солнце зашло!»
И еще повествует летописец о том, что во время панихиды инок Севостьян подошел к великому князю со священным свитком. И усопший, подняв руку, принял свиток, а затем вновь сложил руки крестом на груди. Символично и то, что спустя сто с лишним лет, в год Куликовской битвы, церковь признала мощи Александра Невского нетленными.
Да, хотелось бы верить, что найденный шлем принадлежал одному из самых почитаемых святых православной церкви. Вспоминаю беседу с Татьяной Владимировной Гусевой, руководителем Нижегородской археологической службы, кандидатом исторических наук. Собственно, ей принадлежит первая публикация в материалах научной конференции «Городецкие чтения» о находке шлема.
— Не понимаю, зачем вам потребовалось сразу же соединять шлем с именем Невского, — охладила меня Татьяна Владимировна. — Я, кстати, вначале считала, что он принадлежал дяде Невского — великому князю Юрию Всеволодовичу. Но, кажется, не нашла авторитетной поддержки в Московском институте археологии. Предстоит еще очень долгий и кропотливый труд, прежде чем будет установлено имя владельца шлема. Однако находка в наше время боевого шлема русского князя XIII века — сама по себе научная сенсация. Это я точно могу утверждать.
Юрий Кириллов
Его превосходительство бродяга
Большинство из нас будет забыто уже через поколение. Но каждой эпохе присущ необычный характер, который как бы странствует из века в век, из страны в страну. Такого человека не воспринимают современники, смерть его проходит незамеченной, а память о нем быстро стирается даже у людей близких ему. И вдруг, по прошествии десятилетий, когда никто даже не может указать, где находится могила этого человека, из старых журнальных статей, размытых строчек в выцветших письмах он неожиданно предстает перед нами столь привлекательный своей неординарностью в наш прагматичный век...
О Константине Александровиче Вяземском я впервые узнал из книги дипломата-арабиста Татьяны Мусатовой, посвященной истории российско-марокканских дипломатических отношений. Перед поездкой в Марокко, в поисках темы съемок для «Клуба путешественников», я прочитал эту книгу, а затем познакомился и с ее автором. Татьяна призналась мне, что ее тоже заинтересовала судьба этого русского путешественника, который первым из наших соотечественников добрался до внутренних районов Марокко в конце прошлого века. Она наткнулась на упоминание о князе, когда изучала дипломатические архивы, пытаясь собрать хоть какие-то сведения о нем. Но специально этой темой Татьяна Мусатова не занималась, и она великодушно благословила меня на самостоятельные поиски.
Спустя месяц, когда наша творческая группа вела видеосъемку в Марокко, я пытался взглянуть на эту удивительную страну глазами князя Вяземского и во время долгих переездов по выжженным солнцем каменистым равнинам в районе Марракеша, Адагира и гор Верхнего Атласа не выпускал из рук книгу Мусатовой с выдержками из путевых заметок русского путешественника. Чем больше я сравнивал текст с картинами вокруг, тем интереснее и ближе становился мне сам Вяземский...
Дело в том, что из всех своих путешествий я сделал один вывод, который, должно быть, покажется парадоксальным: настоящее путешествие — это прямой путь к одиночеству. Когда ты возвращаешься, то рядом оказываются люди, которые не могут разделить твои воспоминания просто потому, что они не были с тобой там и тогда.
Таким — одиноким странником — был и русский князь Константин Вяземский, о котором, увы, почти ничего не известно. Не сохранилось ни одного его портрета — ни фотографического, ни рисованного. Ничего. Сведения о нем пришлось собирать повсюду, но все они были отрывочны, довольно противоречивы и никак не желали выстраиваться в единую стройную картину. Образ героического первопроходца из Вяземского никак не получался. Все больше выходил ироничный, но без сарказма, хорошо образованный, с прекрасными манерами, в силу внутренних причин странствующий по белу свету денди, образованный аристократ — «глоб-троттер», благо что это словечко было в ту пору в моде.