Марокканские стражи спросили князя, любующегося видами долины, есть ли в России такие большие города, как Марракеш. Вяземский оставил вопрос без ответа — «не хотел разочаровывать, признавая их патриотическую гордость, не хотел сказать, что любой наш губернский город больше ихнего Марокко».
Султан окружил русского путешественника вниманием. Это объяснялось тем, что в то время марокканский владыка особенно благоволил к русским после их победы над султаном турецким, которого в Магрибе считали не по праву присвоившим себе верховные права ислама: ведь прямым потомком Магомета исконно считался султан Марокканский, и именно он был первым среди мусульман.
Султан Мулле-Гассан осведомился у Вяземского о здоровье русского императора. И вдруг перевел разговор на совсем другую тему, о чем князь записал в своем дневнике: «Султан поинтересовался, далеко ли от нашей столицы до Парижа? Я отвечал, что расстояние столь велико, что если ехать верхом, то требуется месяца два с половиной. Тогда он удивил меня уже чисто марокканским вопросом, который я не сразу понял. Он спросил, можно ли по пути везде найти воду, полагая, видимо, что приходится кое-где проходить через пустыню. И еще полюбопытствовал, есть ли у нас, русских, пушки и где их достают. Пушечная пальба в цель была его любимым занятием».
Русский князь преподнес султану подарок — аметистовое ожерелье, и после традиционного угощения («чай с печеньем, очень душистый и крепкий, в маленьких чашечках. Арабы всякую еду начинают чаем. После чая разное жареное».) они расстались.
На следующий день Вяземский отправился знакомиться с городом. И прежде всего он осмотрел знаменитую розовокаменную мечеть Аль-Кутубия, построенную руками христианских невольников в XII веке.
Внутрь князя, естественно, не пустили, как всякого «руми» — чужеземца. По закону неверный не мог выйти из мечети живым, если он туда проник. Однако, чисто внешне, жемчужина берберской архитектуры не произвела на него ровным счетом никакого впечатления: «Мечеть арабы положительно посещать не пускают европейцев. Потому мне так ни одну не удалось видеть. Судя же по внешности, они мало интересны...»
В общей сложности Вяземский провел в Марракеше девять дней.
Есть в Марракеше площадь под названием Джама-аль-Фна. Когда спадает дневная жара и солнце склоняется к горизонту, жизнь этой необычной площади лучше всего наблюдать с открытой террасы старого кафе, которое когда-то, при французах, назвали «Де-Франс».
Перевод названия этой площади для европейского уха звучит зловеще: Джама -народное сборище, а также площадь; аль-Фна — осужденные на казнь. Джама-аль-Фна — площадь казней, лобное место. Говорят, еще в двадцатые годы нашего века на стенах, окружающих площадь, висели отрубленные головы воров, изменников и повстанцев. Впрочем, это место иногда называют еще почему-то «Площадью дураков».
Лишь наступает вечер, рыночная площадь преображается в театральную сцену, которая не меняется веками. Сменяются лишь поколения актеров и зрителей. Площадь заполняют жонглеры, заклинатели кобр, а также карманники и мошенники всех мастей. И туристы...
Оказавшись однажды там, на открытой площадке «Кафе-де-Франс», я подумал, что путешественники в первоначальном значении этого слова тем и отличаются от туристов, что никогда не помышляют о скором возвращении. Цель, увлекшая их в далекий путь, всегда где-то впереди и не всегда понятна им самим. На достижение ее могут уйти годы. А турист покидает свой обжитой дом ненадолго и всего лишь для того, чтобы поскорее вернуться и показать фотографии, где он запечатлен на фоне известных памятных мест, своим друзьям в обмен на их фото и рассказы о других, похожих, достопримечательностях.
Прощание Вяземского с Марракешем было скорым. И князь так пишет об этом, не объясняя причин: «Насколько нас торжественно встречали в Марокко, настолько же и небрежно провожали, отдав нам подарки и спросив, довольны ли мы, нас все оставили и разошлись...»
В Россию Вяземский возвратился через Алжир и Тунис, но об этом его путешествии ничего не известно.
Пожалуй, это первое путешествие — в «Марокканскую империю» стало самым счастливым в жизни князя, поскольку очень походило на «свадебное». Все прочие свои «экскурсии» Вяземский совершал уже в одиночестве. Видимо, реальная жизнь путешественника оказалась слишком далекой от того, что московская барышня привыкла находить, к примеру, в романах того же Жюля Верна...