Истоки чуда: трудолюбие, дешевизна, компартия
Часто говорят, что все дело в уникальных качествах китайского народа — в его неприхотливости, трудолюбии, дисциплинированности. Это, конечно, правда, но далеко не вся. Ведь эти черты, складывавшиеся тысячелетиями, никуда не девались и тогда, когда никаких признаков «чуда» еще не наблюдалось — Китай веками оставался бедной, отсталой страной. Да и сегодня, если отъехать от крупных приморских городов на несколько сотен километров и оказаться в глухой деревушке, обнаружить там новые веяния вряд ли удастся. Стало быть, одного прилежания недостаточно.
Это касается и рассуждений об исключительной дешевизне рабочей силы как главном рычаге китайских экономических преобразований. Неквалифицированный труд в стране действительно недорог, а человеческие ресурсы почти неограниченны. Но опять-таки так было и раньше. Да и немало на Земле мест, где рабочая сила еще дешевле.
Наконец, многие убеждены, что текущими успехами КНР обязана твердому дальновидному курсу КПК, и в самом первом приближении это верно. Однако стоит напомнить, что та же партия ответственна и за не столь давние провалы в экономике. Так что утверждение о благотворной «руководящей и направляющей роли» можно принять лишь с важной поправкой: коммунистические лидеры последних десятилетий, начиная с Дэн Сяопина, подчиняясь здравому смыслу, отказались от утопических прожектов и вдохновились исключительно прагматическими соображениями, суммарно выраженными в емкой формуле: «гайгэ кайфан» («реформы и открытость»). Обе ее части означают решительный разрыв с прошлым и нацелены на модернизацию страны. При этом разрыв не происходит одномоментно, не предполагает болезненной «шоковой терапии», но совершается постепенно, эволюционным путем.
Путь к рынку через площадь Тяньаньмень
Как эффективно реорганизовать классическую планово-централизованную экономику? Ответ на этот «проклятый» вопрос китайские лидеры нашли не сразу. Они осторожно присматривались к опыту восточноевропейских соцстран — Польше, Югославии, Венгрии. Скрупулезно изучали труды теоретиков рыночного социализма. Но к делу приступить долго не решались. Мешало многое: расшатанность хозяйства после десятилетнего «смерча» «культурной революции», непростые отношения общества с властью, но более всего — тугое идеологическое сопротивление внутри нее самой.
Рыночные реформы в Китае прошли сквозь горнило идейной и политической борьбы, в ходе которой ортодоксы отстаивали плановую систему как непременный атрибут социализма, а частной инициативе отводили, в лучшем случае, вспомогательную роль. Решающий прорыв следует, очевидно, датировать февралем 1987 года, когда Дэн Сяопин впервые во всеуслышание заявил, что рынок нельзя отождествлять с капитализмом, а план — с социализмом.
Последний и тут не сразу «сдался», сопротивление не было сломлено полностью, и в 1988— 1989 годах наметилось движение Китая вспять. Под влиянием советской перестройки и событий, потрясавших одну за другой страны Восточной Европы, обострилась полемика об экономических путях государства. Более того, зазвучали опасные речи о политических свободах. Консерваторы ответили рядом жестких мер. Всем известно, к чему в итоге привело это кардинальное противостояние, — к трагическим событиям на площади Тяньаньмэнь 4 июня 1989 года.
После подавления грандиозного студенческого мятежа противники рынка, естественно, снова подняли голову, а пресса принялась громить политику реформ. Опять вершители национальных судеб пришли было к отождествлению рынка с реставрацией капитализма.
Но снова веское слово сказал Дэн: в конце декабря 1990 года он еще более доходчиво призвал продолжать курс на реформы, провозглашенный в конце 1978 года Третьим пленумом ЦК 11-го созыва: «Отказ от рынка обрекает страну на отсталость». Дэн при этом не делал вида, будто угрозы крушения режима в Китае не существует — у всех на глазах это произошло в СССР и его сателлитах. Просто он связал эту угрозу не с идейным перерождением лидеров, а с их неспособностью использовать готовый потенциал экономики для развития производства и удовлетворения запросов массового потребителя. Ведь сытый не бунтует.
«Новый шелковый путь»
Внешняя торговля Китая с 1980 по 2005 год выросла в 37 раз: с 38,1 миллиарда до 1,4 триллиона долларов. За последнюю пятилетку ее объем рос в два с половиной раза быстрее, чем экономика в целом. Экспорт стал главным двигателем хозяйства страны; в настоящее время он обеспечивает около 43% экономического роста. Доля Китая в мировой купле-продаже товаров увеличилась с 3,6% в 2000 году до 6,2% в 2004-м — при том, что удельный вес этой страны в мировой экономике составляет 4,4%. По общему объему торговли в 2005 году она и вовсе заняла третье место — после США и Германии. Предполагается, что в нынешнем году Пекин обойдет Берлин и выйдет на вторую позицию после Вашингтона. Установка на поощрение экспорта и сдерживание импорта обеспечивает Китаю большой внешний профицит, составивший в прошлом сезоне 100 миллиардов долларов. Это позволяет быстро наращивать валютные резервы. Уже в этом феврале они превысили 850 миллиардов долларов, и Китай, опередив Японию, стал самым крупным обладателем твердой валюты в мире. Кроме того, страна теперь не только ввозит капитал и технологии, но и вывозит их, ведь капиталовложения за рубежом обеспечивают экономику страны недостающими сырьем и энергией. Так, год назад Китайская национальная нефтегазовая корпорация приобрела Казахстанскую нефтяную компанию за 4,18 миллиарда долларов, а компания «Ляньсян», купившая активы фирмы IBM, стала третьим по величине производителем персональных компьютеров в мире.